Цепи Эймерика - Валерио Эванджелисти

магистр рассказал нам об источниках Вифезды, – Гомер бросил взгляд на сундук. – Он даже не представляет, как все было на самом деле.

– Вы допрашивали Эймерика?

– Нет. Он хоть и остался жив, но совсем спятил. Все время что-то бормочет – то ли по-французски, то ли на каком-то другом языке. Повторяет свое имя и еще одну и ту же фразу.

– Какую?

– «Кто я»? – рассмеялся Лумис. В глазах Мартина Бормана промелькнул веселый огонек.

Попрощавшись с Лумисом, Борман подошел к ящику в углу зала. Повозился у боковой стенки и открыл дверцу. За ней оказалась деревянная, очень частая решетка. Внутри кто-то суетливо завозился, ворочаясь в тесном пространстве.

– Бернье, ты слышал? Твой старый учитель тоже жив. Что-то вас, людей Средневековья, развелось слишком много.

Снова послышался шорох, а потом очень хриплый, почти лающий голос спросил:

– Людей?

– Ты прав, – засмеялся Борман, – это не про таких, как ты. Как долго ты уже коптишь небо?

Повисла недолго пауза, а потом голос прошептал:

– Веками.

– Точно. Пока Мурелес не нашел тебя в балагане Мехико. Теперь он в руках наших врагов, но скоро мы его вытащим, – Борман кивнул и собрался закрыть дверцу. – А сейчас мне нужно работать. Хочешь чего-нибудь, Бернье? Печенья?

Сквозь решетку просунулась собачья лапа.

– Я хочу умереть, – умоляюще прохрипело существо.

– Нет, Бернье, ты нам еще пригодишься.

Борман резко захлопнул дверцу. Бернье, едва успевший убрать лапу, сдавленно взвизгнул и заскулил. И снова воцарилась тишина.

Эпилог

Через щель у основания башни по-прежнему доносились крики осужденного. Эймерик прислушался к ним, наморщив лоб, потом повернулся к сеньору де Берхавелю:

– Этот несчастный все еще не понимает, кто он. Разве такое возможно?

– Он окончательно лишился рассудка, – пожал плечами нотариус. – Не смог вынести мысли о том, какая судьба ему уготована. Ему, Эймерику де Куарту, могущественному епископу Аосты.

– Когда я тащил его сюда после подмены, Его преосвященство уже был сам не свой, – подтвердил мастер Филипп, опиравшийся на кирку. – Все время твердил, что он – не тот Эймерик. А под конец совсем запутался.

Колокольни долин прозвонили Первый час. В лучах солнца, озаривших горы на востоке, ледники засверкали белизной. Было очень холодно, но инквизитор не обращал на это внимания.

– Мастер Филипп, начинайте, – приказал он. – Достаточно сломать перекладину, и дыру завалит камнями. Этот защитник еретиков окажется запертым здесь навечно.

– Вы вынесли ему смертный приговор? – вопросительно выгнул брови нотариус.

– Если его покровитель – я имею в виду дьявола, – будет милостив, то позаботится о том, чтобы смерть пришла побыстрее, – инквизитор безразлично махнул рукой. – Но я надеюсь, что он останется жертвой проклятия своих дружков-катаров и веками будет жить в этом колодце. Поэтому я набил ему рот безвременником. Пусть подумает, какая судьба уготована недостойным епископам, времени у него достаточно.

Филипп взялся за кирку. Хватило одного удара. Полетели искры, раздался треск, старые камни начали оседать, поднимая облако пыли. Инквизитор, Берхавель и палач поспешили отойти в сторону. Одна стена башни рухнула, стали видны большие валуны фундамента. Подход к цистерне оказался закрыт.

Эймерик бросил последний взгляд на развалины и вслед за своими спутниками поспешил к лошадям, пасущимся на краю поляны.

– Сеньор де Берхавель, я обязан вам жизнью, – инквизитор попытался улыбнуться. – В решающие моменты вы оказываете мне неоценимую помощь, вас посылает сама судьба.

– Я бы не назвал это судьбой, – пожал плечами нотариус. – Вы сами приказали мне оставаться в замке на случай возвращения Семурела. И вы же предложили вести себя как предатель, если что-то пойдет не по плану.

– Всегда нужно оставлять пути к отступлению, – простодушно ответил Эймерик. А потом добавил: – Нет, сеньор де Берхавель, именно ваша проницательность спасла меня. Ведь вы сами расписали епископу, какими полномочиями наделил вас Авиньон, и предложили сопровождать его в Аосту.

– Не стоит умалять свою значимость, магистр, – засмеялся Филипп, поправлявший упряжь. – Я нисколько не преуменьшаю заслуги сеньора нотариуса, но именно вы посоветовали мне сделать вид, что я бросаю вас в трудный момент, и связаться с сеньором де Берхавелем. Вы все предвидели.

– Нет, не все, – покачал головой Эймерик. Он уже сел в седло и взял поводья. – Только когда старуха сказала, что исполнять приговор будет палач Шалланов, я понял – надежда еще есть. Ведь у Эбайла нет палача, он мне сам говорил.

– Эбайл – глупец, – с хитрым блеском в глазах заметил сеньор де Берхавель. – Когда я сказал, что могу порекомендовать подходящего человека, у него даже не возникло подозрений.

– Все благодаря вашим заслугам и поручительству епископа.

Они молча поскакали по лесу; сквозь ветви уже просачивались первые лучи солнца. Остановились только на тропинке, огибающей деревню прокаженных, и спрыгнули с лошадей.

– Сколько смертей, – пробормотал Эймерик, бросая взгляд в сторону Беллекомба, над пепелищем которого по-прежнему вился дымок. – Перст дьявола посеял горе в этих местах.

– Не забудьте про трех солдат из свиты епископа, которых пришлось убить, когда мы выехали из Шатийона, – сказал Филипп. – Надеюсь, вы отпустите мне грехи.

– Конечно, но в этом нет необходимости. Солдаты служили богопротивному делу. Они продали душу дьяволу, – Эймерик невольно дотронулся до обеих ног, словно проверяя, на месте ли они. Но тут же убрал руку. Нет, с ним все в порядке. Еще никогда он не чувствовал себя таким уверенным и сильным.

– Теперь нужно быть очень осторожными. Нас никто не должен увидеть, – нотариус посмотрел на своих спутников с видом заговорщика.

– Нас не ищут и еще долго не будут искать. Все думают, что я заперт в башне, а вы уехали с епископом в Аосту. К счастью, никто не захотел присутствовать на моей «казни».

– Старуха наверняка бы не отказалась, – заметил Филипп, – но я отправился к вам, пока она допрашивала отца Хасинто. Ко мне приставили двух солдат, поэтому она не сомневалась, что я исполню приговор.

– Где вы спрятали их трупы?

– Сразу за мостом, недалеко от деревни. Но за этих двоих я не прошу отпущения грехов. Они служили Семурелу, а значит, Злу.

– Вы правы.

С левой стороны тропинка огибала несколько сгрудившихся лачуг, где жалкая жизнь, казалось, текла с прежним спокойствием. В грязи играли босоногие дети со следами проказы на коже, а вокруг бесцельно бродили исхудавшие, измученные болезнями калеки и прокаженные.

– Кто теперь будет кормить это отребье? – спросил сеньор де Берхавель.

– Думаю, Семурел. Не забывайте, он никуда не делся, – глаза Эймерика зажглись гневом. – Вряд ли я смогу добиться, чтобы он понес наказание, которого заслуживает. И Эбайл тоже. Для Авиньона очень важно их участие в крестовом походе. Или я не прав?