Демон Максвелла - Стивен Холл

кругов, нарисованных на земле. И чувствую, как брови ползут вверх, а губы расплываются в улыбке, – оказывается, сюрпризы не закончились. Я начертил девять кругов. Ну конечно. Я аккуратно рисую по маленькой точке на линии каждого круга.

– Одна большая викторианская механическая модель Солнечной системы, – говорю я. – Наша пьеса, наше «интерактивное представление» похоже на прекрасно сконструированную викторианскую механическую модель Солнечной системы, Дэн. Ну, знаешь, такая модель с маленькими латунными планетами и орбитами. Вот на что все это похоже. Добавим сюда архетипы и дотошность – и все, автор выдал себя с головой. Теперь, когда я разобрался, везде его манеру узнаю.

– Я немного запутался. – Дэн смотрит на рисунок на земле. – Вы опять про своего бога, планеты и про то, что все создано с помощью букв?

Я пристально смотрю на него. Затем на рисунок, который очень похож на Солнечную систему. По спине пробегает холодок. Я чувствую, как где-то в глубинах сознания открывается дверь, а за ней мелькает что-то по-настоящему огромное. Я подавляю образ и провожу пальцами по волосам, с силой их оттягивая.

– Нет, нет. Это модель, механизм. Ясно же по самому устройству и использованию архетипов. Если тебе так понятней, то представь, что архетипы – это планеты, каждая выполняет свою задачу, и в то же время они уравновешивают друг друга. Стоит найти периферийную, и понятно, как все работает.

– Все еще не понимаю.

– Хорошо. Вот, вот эта, – я тыкаю палкой в точку на самом большом круге. – Среди архетипов есть так называемый страж. Его сюжетная задача – помешать герою отправиться в путь и помочь нам – зрителям и читателям – понять, насколько опасен этот путь. Страж играет важную роль в создании экспозиции, понимаешь?

– Кажется, да.

– Я шесть с половиной лет работал со своим агентом, Дэн. И за все годы ни разу не был в ее офисе. Разве это не странно? А еще она ведет себя как типичный страж из мономифического повествования. Получается, наша изолированная система, вся эта пантомима, это маленькое представление, в центре которого мы с тобой сейчас находимся, началось не с момента, когда меня напоили подозрительным чаем – ловко ты это провернул, кстати, – и не когда я поехал красть рукопись Эндрю Блэка. Этой изолированной системе – нашей «интерактивной пьесе», как мы ее назвали, – по меньшей мере шесть с половиной лет. Это же просто взрыв мозга, я знаю, но она – страж. Без нее повествование попросту не работает. Он не в силах изменить свой авторский голос, и тем самым выдает себя с головой.

– Кто?

– Что?

– Кто не в силах изменить свой голос?

– Эндрю Блэк.

– Кто такой Эндрю Блэк?

– Отличный вопрос, Дэн. Именно его нам и следует себе задать. Я всегда считал, что Максвелла Кливера Блэк списал с себя, но что, если наш автор Эндрю Блэк на самом деле основан на Максвелле Кливере, персонаже?

– Такое ведь невозможно.

– Разве?

– Писатель не может основываться на созданном им персонаже.

– То есть ты утверждаешь, что следствие не может предшествовать причине, – говорю я.

– Да.

– Зачастую так и есть. Но что, если кто-то за кулисами тратит ужасно много энергии, чтобы все выглядело так, будто это возможно? Истории – штука хитрая. Я звонил в университет Халла. Это, кстати, прямо периферия – приглашение Блэка приехать на лекцию по творческому письму. Вот когда я вошел в эту изолированную систему, в этот обман, представление.

– Вы решили называть его «интерактивной пьесой».

– Верно. Тогда она и началась. Блэк попросил меня приехать на его занятие в Университете Халла. Но час назад я позвонил в Университет Халла. Они никогда не слышали ни о каком Эндрю Блэке и никогда не слышали о Майке Мондеграссе – по словам Блэка, он преподавал под этим именем. Они сказали, что у них никогда не было сотрудника ни с тем, ни с другим именем. Видишь ли, я позвонил им, потому что осознал, что в тот день он встретил меня на улице, не дал мне войти в здание администрации и спросить про него, а еще он проводил занятие на открытом воздухе, не в аудитории. Получается, в тот день я не был ни на какой лекции. Как так вышло?

– Потому что этот Эндрю Блэк никогда не работал там преподавателем?

– Правильный ответ. Десять очков союзнику. Студенты приходили на его «нерегулярные занятия» только по приглашениям. Их дурачили, они были лишь декорациями. Мы пришли на занятие, которое и занятием-то не было, и никто из нас этого не понял.

– И какой вывод?

– А вывод таков: Эндрю Блэк – настоящий безумец. Но и это еще не все. Я тут встретил женщину, которая заявила, что она настоящая Софи Алмондс. Сказала, что никакого Эндрю Блэка не существует. Это просто псевдоним. Вероятно, так и есть. Доктор – актер, ты – актер, Софи, как бы безумно это ни звучало, уже много лет играет роль стража. С чего бы Блэку быть настоящим? Вполне возможно, что автор пьесы очень внимательно изучил роман «Двигатель Купидона» и придумал Эндрю Блэка, чтобы поупражняться в обратном проектировании: представил, каким мог быть автор, создавший такую книгу. Сейчас уже что угодно возможно.

Я поднимаюсь на ноги.

– Идем.

– Куда?

– Искать Эндрю Блэка.

Вейберн идет со мной к машине.

– Но вы ведь только что сказали, что его не существует.

– Дело в том, Дэн, что кто-то должен был написать «Двигатель Купидона», кто-то создал, – я развел руками, – всю это живую, реальную пантомиму. Моя гипотеза: тот, кто написал этот запутанный роман, и тот, кто создал лабиринт, в котором мы сейчас находимся, – один и тот же человек.

Мы садимся в машину Вейберна.

– Эндрю Блэк – это псевдоним, – говорю я. – И я уверен, что знаю, кому он принадлежит.

Вейберн пристегивает ремень безопасности и заводит машину.

– Куда ехать?

Я говорю:

– В глубокий лес.

– Что?

– Обратно в сердце истории. В самый сложный эпизод, которому нужен был особо тщательный контроль. Вези нас в Оуторн.

Вейберн глядит на меня.

– А дорогу знаете?

– Нет. А вот ты – да. Я прав, Дэн? Потому что, как я предполагаю, ты только что оттуда.

Вейберн глядит на меня с пустым выражением.

– Как скажете, шеф, – говорит он, и машина начинает движение.

* * *

Я стоял на пустой автостоянке отеля «Уирби» с человеком, который выдавал себя за Дэна Вейберна.

– Как твое настоящее имя? – спросил я.

– Простите, сэр?

– Когда не притворяешься полицейским, как тебя зовут?

Он посмотрел на меня. Не стал ничего отрицать, просто смотрел пустым, безучастным взглядом.

– Ладно, – вздохнул я. – Будь по-твоему. Все равно все скоро закончится.

Какое-то время мы молчали.

– Знаешь, что произошло непосредственно перед публикацией «Двигателя Купидона», Дэн?

– Не знаю, шеф.

– Умер мой отец.

– Мне очень жаль.

– Знаменитый, гениальный отец успел похвалить замечательную новую книгу таинственного автора, хотя никогда раньше не давал рецензий на романы. Умер он семь лет назад, где-то в Испании. Но