Леонид Кудрявцев - Фантастический детектив 2014 (сборник)

– Восьмерых, – отмерил глухо Дитрих Найденыш, и от голоса его у Утера все скорчилось внутри. – А двое из обвиняемых были мною оправданы и отпущены на свободу.

– И что сталось с ними, освобожденными тобою, после? Живы они в своих городах и селах или же им, оправданным, пришлось бежать от гнева соседей и знакомцев? Потому что истина – жестока и беспощадна. И ей плевать на людей.

– Послушать тебя, так справедливость – не такова.

– Парень! – рявкнул Ортуин Ольц. – Хватит! Я не могу тебя остановить, но я говорю тебе: завтра, если дело не прояснится, я отправлю Арнольда Гольдбахена на пытку. И если он признается – а он признается, – то дело о смерти Унгера Гроссера и Йоханна Клейста будет считаться разрешенным.

– Но я…

– У тебя день.

Тяжелые шаги, скрип двери, стук, шорох.

И голос над головой скорчившегося под окном Махони:

– Утер, раз уж ты все слышал, отправляйся-ка в «Титьки» да найди пару крепких мужиков: пусть прихватят лопаты и ждут меня у Луговых ворот.

И вот тут-то Махоню проняло по-настоящему.

За старой вырубкой дорога набросила петлю – и вышла к месту, что указал Уго Кирхсратен, когдатошний рейтар альтенской милиции, в свое время нашедший мертвого Курта Флосса.

Место, признаться, было довольно жутким: стояли здесь старые, в три обхвата, дубы да вязы, и все казалось, будто кто-то смотрит злобно в спину. Оба соблазненных звонким талером мужика – Якоб Зевота и Якоб другой, Хольцер, – то и дело оглядывались и мелко крестились да целовали образки со святым Ульрихом да Приснодевой.

– Вот здесь оно было, – кивнул Уго на продолговатую полянку. Лежал здесь плоский камень – и камень еще один, прислоненный к первому и куда сильнее обомшелый. Лес отползал от камней подальше, и стояло подле них лишь молодое, годков десяти, кленовое деревце с раздвоенным у комля стволом, да торчал над камнем выглаженной костью мертвый вяз.

– Вот на ветке его, бедолагу, и повесили. А малец сидел сбоку, вон там, в двух шагах. Я его как увидел, думал: найду, кто сделал, так горло не вспорю даже – перегрызу! Дурное было дело, господин. Как есть дурное.

Сам Уго Кирхсратен был сед, но – словно из моченого дуба вырезан: коренастый да крепкий. Махоня так и видел его с палашом у пояса и в одежке альтенской милиции. Вот он сходит с остальными рейтарами с дороги, вот видит искромсанного висельника – а рядом скорчившегося, голого, окровавленного мальчугана. И младенчика, замотанного в тряпки…

– А место-то приметное, – проворчал Найденыш, подходя к плоскому камню и проводя пальцем по выглаженному боку да по бороздке на нем.

Уго покивал:

– Его у нас Чертовыми Монетами кличут. Бабка моя сказывала, что раньше, до того как Христос на земли наши пришел, здесь всяческое непотребство свершалось. Бесовы пляски да игрища.

Оба Якоба снова закрестились, а тот, что постарше, Зевота, даже и сплюнул через левое плечо, отгоняя нечистого.

Солнце давно перевалило за полдень и, сползая все ниже, путалось в ветвях. Утер подумал, что здесь, в лесу, сумерки наступают раненько да тянуться могут долгонько.

Дитрих между тем мелкими шажками обходил камни, но смотрел только на клен.

Тот и вправду был необычен: хотя остальные деревья стояли зелеными, клен был облачен в ало-багровые листья, словно кровью обрызган. Раздваивался в комле, однако один из стволов был некогда чуть выше развилки обрезан – и теперь прорастал пучком молодых веток.

Потом Дитрих остановился – словно в стену ткнулся. Стоял, удерживая руки на выглаженном базальтовом боку камня. Резко выдохнул, отерев пот с побелевшего разом лица. Повернулся к Уго Кирхсратену.

– А дерево, когда вы нашли Флосса, тут уже было?

Тот пожал плечами.

– А бес его знает. Может, и не было, но голову на то не прозакладываю.

– А не нашлось ли тогда чего странного вокруг?

– Страннее мертвеца с выпущенными кишками, повешенного на сухой ветви, и обесчещенного мальца с новорожденной крохой на коленях? – В голосе Кирхсратена скрежетнул даже не смешок: насмешка.

Дитрих, впрочем, оставил слова его без внимания. Оборотился к Якобу Хольцеру, протянул повелительно руку – тот вложил в ладонь Найденышу заступ. Якоб второй, Зевота, смотрел хмуро.

Найденыш, сжимая заступ, словно пику, в два шага оказался подле деревца, вздохнул раз-другой, будто готовясь прыгнуть в стремнину, и воткнул лезвие в дерн. Подрезал, подцепил пальцами, рванул вверх и в сторону. Открылась мертвенно-серая лесная почва, переплетенья белесых корней, жучки-червячки.

Дитрих бросил заступ назад Якобу.

– Здесь копайте, – сказал.

Мужики переглянулись хмуро, но возразить не посмели, вонзили заступы. Работали сосредоточенно, хекая, рубя инструментом пронизанную корешками землю и отбрасывая ее в сторону, влево и вправо от ямы.

Долго копать не пришлось: заступ скрежетнул, хрупнул – и Якоб Зевота икнул и встал на полусогнутых. Якоб Хольцер же пробормотал: «Пресвятая Богородица, хрен мне в глотку…» – и дернул рукою, словно собираясь перекреститься.

Махоня, вслед за Дитрихом и Уго Кирхсратеном, подошел поближе. Из-под земли на него щерился череп со струпьями сохранившейся кое-где кожи и клочьями свалявшихся белокурых волос.

– Похоже, – сказал Кирхсратен, глядя то на череп, то на Дитриха, – похоже, вы, господин, только что нашли Магду Флосс.

И Махоня заметил, что взгляд его сделался не по-хорошему оценивающим.

Когда оба Якоба, бросив заступы у камня, вместе с Уго Кирхсратеном отправились скорым шагом в сторону города за повозкой, чтоб перевезти кости покойной Магды Флосс на освященную церковную землю, Утер Махоня наконец обрел голос.

– Как вы догадались, господин Дитрих? – проговорил, заранее страшась возможного ответа.

И страшился не зря, поскольку Найденыш, глядя не на него, а на кости в раскопанной могиле, ответил:

– Порой, Утер, у меня бывают… – он замялся. – Назову их «видениями» – слово не слишком погрешит против истины.

Перевел взгляд на помертвевшего Махоню, усмехнулся грустно:

– Не бойся, никакой бесовщины. Это… даже не дар – подарок. Хоть я и не знаю, чем за подобный подарок отдариваться. Просто я чувствую присутствие колдовства или сил нечеловеческих.

Махоня облизнул сухие губы.

– И что же… – начал, не зная, о чем хотел спросить.

Но Дитрих только улыбнулся:

– Полагаю, мне нынче понадобится свидетель. А бывший жак в таком деле куда лучше темного бедняка.

Он вынул нож, коротким экономным движением рассек ладонь (кап-кап-кап, упали тяжелые темные капли), потом ухватил за руку и вздохнуть не успевшего Утера, ткнул острием в ладонь, чуть ниже внутренней части запястья. Крепко сжал – рана к ране – руку студиозуса-недоучки.