Принцесса где-то там 2 (СИ) - Мусаниф Сергей Сергеевич

Но что-то, возможно, доставшееся в наследство от кого-то из родителей упрямство, мешало мне сделать самый разумный в этих обстоятельствах ход.

— Опустите же пистолеты, Боб, — в который раз сказал агент Смит. — У вас уже, наверное, и руки устали.

— Я так до утра могу простоять, — заверила я.

— А я не могу, — сказал агент Смит.

Он чуть опустил ствол и прострелил Аманде колено.

***

И знаешь, это, наверное, и был тот самый момент, когда все окончательно поломалось.

Дела шли плохо и до этого, но пока агент Смит не начал стрелять, я допускала возможность настоящей схватки между нами лишь умозрительно, как один из вариантов, до которого все-таки не дойдет.

Но, видимо, терпение агентов тоже небезгранично, и он решил первым повысить ставки в нашей игре.

Я не ожидала выстрела, я думала, он продолжит уговоры, и поэтому вообще никак не успела отреагировать, и просто смотрела, как мгновенно побледневшая Эми валится с дивана на пол и, по счастью, практически сразу же теряет сознание от болевого шока.

Чтоб ты понимал, я была настолько в ступоре, что мои пальцы даже не дернулись на спусковых крючках.

— И что вы будете делать теперь, Боб? — поинтересовался агент Смит. — Вы уже в любом случае не сможете забрать ее с собой, что бы вы там ни собирались с ней делать. Так что делать то, что вы там собирались, придется прямо сейчас. Как поступите? Добьете ее? Позволите ей истечь кровью? Вы понимаете, что в лучшем случае она останется хромой на всю жизнь, и это исключительно ваша вина, Боб?

— Вообще-то, это вы в нее выстрелили, — напомнила я.

— Только потому, что вы меня вынудили, — сказал агент Смит. — Потому что я не вижу другого способа вас вразумить, Боб.

— Значит, теперь я, по-вашему, вразумлена?

— Вы должны наконец-то понять, что игры кончились, — сказал он. — Что теперь все будет серьезно, и я меняю правила игры.

— И каковы новые правила?

— Я говорю вам прыгать, и вы прыгаете, — сказал он. — Я устал от вас, Боб. Устал вас уговаривать и лить удобную для вас ложь в ваши уши. Устал от вашего ерничанья, от того, что вы все время пытаетесь все сделать по-своему, устал от необходимости бегать за вами по всему Городу и слышать длинные гудки в то время, когда вы должны были уже десять раз взять трубку. Вы работаете на ТАКС, Боб. Вы — наша собственность, нравится вам это или нет. Скорее, не нравится, но это уже не имеет значения, не так ли? Посмотрите вокруг, Боб. У вас ничего не осталось. Только мы.

Наверное, согласно их плану, это должно было меня дожать. Сломать окончательно. Показать, что путей отступления больше нет, альтернативных вариантов больше нет, заставить смириться с неизбежным.

Наверное, с разумным человеком это бы сработало. Может быть, это сработало бы и со мной, если бы… Не знаю, если бы что.

Если бы я была разумным человеком, видимо.

Их было трое против меня одной, и любой разумный человек на моем месте трактовал бы расклад не в свою пользу, но разве эти соображения могли остановить решительно настроенную женщину с двумя пистолетами в руках?

***

— Традиционно считается, что, когда на них начинают давить, люди делятся на два типа, — сказал папа.

— Кто начинает давить? — спросила я.

— Другие люди, обстоятельства, общее сопротивление среды, это неважно, — мы прогуливались по аккуратному газону возле жилого корпуса колледжа. Шел второй год моей учебы и меня снова мучили кошмары. — Так вот, когда на них начинают давить, одни люди гнутся, а другие люди ломаются. Но мало кто упоминает о третьем типе, встречающемся крайне редко, но все равно существующем. Эти люди просто продолжают стоять.

— Как по мне, звучит довольно пафосно, — сказала я. — И вот еще вопрос. Допустим, на кого-то начали давить, и он не согнулся. Как понять, сломается он или останется стоять?

— Боюсь, что только по результату, — сказал он. — В самом начале понять это невозможно.

— Я понимаю, что это какой-то важный воспитательный момент, — сказала я. — Но мысль, которую ты пытаешься донести, от меня ускользает.

— Ни черта я не умею разговаривать с подростками, — вздохнул он.

— Так я уже давно не подросток, папа.

— Ну и это тоже, — сказал он. — Время летит слишком быстро. Знаешь, я ведь тоже когда-то преподавал.

— Да? И что же ты преподавал?

— Всякое, — уклончиво сказал он. — И в основном для мальчиков… Я хотел тебе сказать, что историю, как правило, делают те люди, которые продолжают стоять.

— В этом есть некое противоречие, — сказала я. — Если именно они творят историю, почему же о них мало кто упоминает? Ведь должно быть наоборот.

— Потому что, пока одни творят историю, другие ее записывают, — сказал папа. — И это далеко не одни и те же люди.

— Ладно, поняла, — сказала я. — И в чем мысль? В чем, так сказать, назидание и какой я должна вынести из всего этого урок?

— Эммм… — сказал он. — Я искренне надеюсь, что в твоей жизни никогда не настанет такой момент, но я уверен, что если вдруг даже весь мир обернется против тебя, ты не сломаешься.

— Может быть, это потому что я сразу согнусь?

— Нет, — сказал он. — Только не ты. А теперь пойдем, ты ведь обещала показать мне, где тут подают приличные бургеры.

***

Понятно, что это стандартное родительское бла-бла-бла, которое все родители рассказывают своим детям, как только в их жизни возникают какие-то трудности, никак не тянет на флешбек сэнсея, но это был единственный эпизод, который пришел мне в голову после заявления агента Смита о том, что больше у меня ничего не осталось, и за пределами их конторы жизни для меня больше нет.

— Так что прекратите ломать комедию, Боб, уберите оружие и не мешайте нам оказать первую помощь вашей подруге, — агент Смит принялся засовывать пистолет в кобуру.

Я понимала, что теперь они меня просто так отсюда не выпустят. Что вертолет, «эскалейды» и все эти агенты прибыли сюда по мою душу. Право слово, ну не Аманду же они такой толпой приехали брать. Она была типичным городским журналистом и ничего, тяжелее ноутбука, в своей сумочке никогда не носила.

Я бросила взгляд на улицу и заметила, как двое агентов подходят к моей машине. Вскрыть ее будет совсем несложно, я даже не помнила, запирала ли двери.

На самом деле, правильного варианта тут вообще не было. Что бы я ни сделала, я бы в любом случае разрушила все, что осталось от моей жизни. Не так много осталось, но что есть…

Выбор сводился только к тому, быстро это произойдет или медленно и мучительно. С другой стороны, можно использовать это «медленно и мучительно» для того, чтобы выиграть время, а там я наверняка что-нибудь придумаю, и может быть, еще не все окажется потеряно…

Я начала опускать пистолеты. Если есть выбор между «плохо сейчас» и «плохо когда-нибудь потом», человек, как правило, выбирает отсрочку.

Ну, разумный человек.

— Это — правильное решение, — сказал агент Смит. — Поверьте, в конечном итоге вам даже понравится работать на нас.

И тут я отчетливо поняла сразу две вещи. Во-первых, как только они догадаются, чего мне на самом деле от них надо, они никогда мне этого не дадут.

И, во-вторых, Кристиан все-таки залез мне в голову глубже, чем мне хотелось это признавать, и как только я услышала очередное описание своего блестящего будущего, которое мне навязывали против моей воли, планка у меня упала окончательно, и я начала стрелять.

У меня в руках были те самые пистолеты, что и на статуе, и я первый раз использовала их по прямому назначению, и, наверное, я могла бы использовать отмазку, типа, это стреляла не я, или не совсем я, это была частица той богини, что заключена в статуе брата Тайлера и меня вела ее сила и ее воля, нагромоздить кучу эзотерической фигни и все такое, но это, конечно, полная чушь.