Дмитрий Полетаев - Призраки Фортуны

«Да, с такой-то женой далече уплыть можно! — в который уже раз за этот вечер подумал Николя. — А ведь, пожалуй, и Синод, прослышав про возможность присоединения к православию множества новых народов, скорее всего, может поддержать это начинание! Да и Коммерц-коллегия не должна отказать… Теперь и действительно все дело, пожалуй, только за монаршим словом…» — с восхищением глядя на Шелихову, отметил Резанов.

Глава десятая

«Незнакомец»

1825 год, 13 декабря. Санкт-Петербург

Волны ленивой чередой накатывали на берег. Беспощадное южное солнце нестерпимо жгло кожу. Наверное, сгорели плечи. Шея и спина тоже превратились в один большой, пульсирующий от боли ожог. Шелест волн о песок, как шуршание наждачной бумаги, неимоверно раздражал его. Заскорузлыми, запекшимися от жажды губами было невозможно шевельнуть. Наверное, он все-таки наглотался морской воды, так как сильно саднило горло и во рту стоял солоноватый привкус. Хотя нет, пожалуй, это не вода… Это кровь… Его кровь…

Сознание хоть и медленно, но возвращалось к нему. «Шуршание песка» постепенно превратилось в шуршание полозьев то по снегу, а то и по брусчатке мостовой. Он попытался открыть глаза. Это ему не удалось, хотя мираж морского берега рассеялся и калейдоскоп разноцветных кругов, пляшущих на ярком белом фоне, в его глазах наконец-то потух.

Первое, что он понял, что лежит связанный на чем-то холодном, упираясь лбом в какой-то предмет, скорее всего в камень. Руки были закручены назад и совершенно онемели. Страшно саднило плечо. Дмитрий наконец разлепил спекшиеся губы и закашлялся. Рот был в крови и тоже онемел. Наверное, ему еще чем-то заехали в челюсть, помимо того, что ударили дубиной. Хорошо, что он успел хоть как-то увернуться, а то наверняка разбили бы голову. Ему удалось пошевелить языком. «Да нет, зубы вроде бы на месте…» Может, он сам при падении разбил губу.

Дмитрий попытался еще раз пошевелиться, но нестерпимая боль в затекших суставах вновь пронзила все тело. Он невольно застонал. В этот момент предмет, который он вначале принял за камень, вдруг сам по себе сдвинулся в сторону. Им оказался носок сапога. Затем чьи-то сильные руки подхватили его за подмышки и, как тряпичную куклу, без всякого напряжения подняли с пола и бросили на сиденье. Если бы Дмитрий был в более лучшем состоянии, то увиденное, наверное, повергло бы его в ступор. Но сейчас, не в силах ни на какие эмоции, он просто уставился на своего похитителя, даже не пытаясь скрыть изумление.

— Good morning, my friend! Long time, no see! [18]— произнес капитан пиратской шхуны, нахально ухмыляясь в ухоженные усы.

Дмитрий узнал его мгновенно, несмотря на то, что капитан выглядел чуть по-другому, нежели в тот раз, когда на взмыленном жеребце он уносился от него с похищенной им Марго на рынке в Монтерее. Этот случай в Калифорнии, во время их первого путешествия в прошлое, навсегда отпечатался в мозгу Дмитрия, и он не раз просыпался по ночам в холодном поту, вспоминая, как чуть не потерял тогда Марго навсегда.

«Нет, по-видимому, я все-таки брежу».

Дмитрий попытался вернуть на место отвалившуюся челюсть, но стало больнее. Поэтому, плюнув на неудобства, Дмитрий так и остался сидеть с открытым ртом — раз это бред, значит, и стесняться нечего.

Дмитрий даже попытался ущипнуть себя, но потом сообразил, что у него и так все тело саднит от боли, из чего можно было сделать неприятный, но единственно верный вывод. К сожалению, это была явь.

Капитан с интересом наблюдал за бурей чувств, отражавшихся на лице Дмитрия. Наконец, он, видимо, принял какое-то решение, потому что повернулся и громко постучал через плечо в стенку кареты. Повозка сразу же остановилась. Капитан открыл дверцу и проворно выскочил наружу. Отсутствовал он буквально секунду, после чего вновь ввалился в карету с пригоршней снега, которую бесцеремонно бросил в лицо своего пленника. Дмитрий сначала хотел было возмутиться, но снежная прохлада оказалась настолько кстати и петербургский снег показался ему таким вкусным, что он сразу же простил похитителю его бесцеремонность и стал жадно глотать живительную влагу. Задвигался наконец язык, и он смог облизать пересохшие губы.

— Ху… — прохрипел Дмитрий. На большее у него не хватило сил, к тому же он поперхнулся.

Капитан рассмеялся.

— Вы, Дмитрий Сергеевич, меня о чем-то спросить хотели или решили перейти на ваши крепкие национальные выражения?

Судя по всему, у капитана было прекрасное настроение.

— Ху ар ю? — наконец выдавил из себя Дмитрий.

— Ага, значит, все-таки спросить! Ну что ж, это уже лучше! А вы, Дмитрий Сергеевич, что же, даже не заметили, что я с вами по-русски разговариваю?

После снега Дмитрию стало значительно лучше. Хорошо было бы всей головой да прямо в сугроб! Тогда бы он, наверное, окончательно пришел в себя. Но что делать. Он находился не в том положении, чтобы выбирать. По крайней мере, пока. Судя по всему, жизни его лишать не собираются, а значит, и шансы на выход из этой ситуации у него остаются.

Шуба на «капитане» была распахнута, и Дмитрий обратил внимание, что одет он был соответственно моде того времени, в котором они находились. Из-под черного сюртука виднелась серая атласная манишка. Серый же галстук в черную косую полоску вычурным узлом поддерживал стойку воротника белоснежной рубахи. В узел была воткнута брошь с каким-то полудрагоценным камнем. Голову капитана венчал огромный боливар, который, надо сказать, прекрасно гармонировал с гривой его черных волос, ухоженными локонами спадавших на воротник шубы. Тонкое и смуглое лицо его украшали тонкие, подкрученные кверху усы и козлиная бородка.

Вообще, капитан чрезвычайно походил на мушкетера, только переодетого в костюм XIX века, который был ему чрезвычайно к лицу. Впрочем, как и пиратская треуголка поверх красного платка, в которой Дмитрий когда-то увидел его в первый раз. По всей видимости, капитан знал толк в одежде, к какой бы эпохе она ни относилась. Его руки в черных лайковых перчатках покоились на набалдашнике трости, которой он упирался в пол кареты.

На то, чтобы зафиксировать все эти детали, у Дмитрия ушло меньше секунды. Казалось, что мозг работает даже без его участия. Потому что сейчас все сознание Дмитрия сосредоточилось на одной мысли: «Как это возможно?!» Присутствие капитана пиратской шхуны здесь, в 1825 году, в морозном Петербурге, накануне восстания декабристов, — это ли не вопиющий нонсенс?