Расселл Джонс - Выше головы!

«Молчать, тупой робот, молчать!»

Но лейтенант отчего-то не отреагировал, хотя я только что нарушил его просьбу «вести себя тихо».

— Согласен, есть риск, — вздохнул он, включил магниты на подошвах и расстегнул ремни, удерживающие его в кресле. — Но я обязан проверить и другой груз.

Почему он не воспользовался настольным монитором, который позволял связаться с любой точкой корабля и станции? С правами представителя администрации Нортонсон мог получить доступ куда угодно… Кроме «Тильды-1».

Когда открывается переход между Солнечной системой и станцией, СубПорт держит стабильное окно полтораста часов — около недели. Большую часть промежутка это узкий канал связи, а к концу, если ничто не препятствует, он превращается в транспортный. Но обмен информацией начинается раньше — и продолжается ещё несколько дней, пока окно медленно угасает.

Чтобы связаться с «Тильдой-1», лейтенанту надо из пассажирского отсека перейти на капитанский мостик, что займёт как минимум пятнадцать минут. Оставить меня с тридцатью восемью процентами голосовавших против моего присутствия здесь — это риск и в чём-то провокация. И поскольку Нортонсон не дурак, то либо что-то не так на станции, либо здесь замешан Проф-Хофф.

Испытание в его духе! Профессор Хофнер любил бросать нас в холодную воду — по одному или всех сразу — и смотреть, как мы выплывем. И какими бы ловкими, сильными и умными мы ни становились, его фантазия обгоняла нас на один шаг.

«Может быть, сейчас он наблюдает за мной?»

Стоило мне подумать о Проф-Хоффе, как кулаки непроизвольно сжались — и я едва не раздавил колбаску с соком, о которой успел забыть. Название напитка было скрыто под пальцами, и я решил устроить себе сюрприз. Открыл клапан трубочки и поднёс ко рту. Интересно, какой вкус?

— А ты настоящий «А»? — взволнованный детский шепоток раздался над правым ухом и, прежде чем я сделал первый глоток, сзади мне на затылок легла тёплая ладошка.

Прямо туда, куда «пожалуйста, не надо!», где «если ведёт себя угрожающе», чуть выше того места, о котором я ненавижу думать. И о котором думаю постоянно.

«Бип! Би-и-ип! Бип! Би-и-ип! Бип! Би-и-ип! Бип!» — включился пресловутый предохранительный блок. Кнопка выскользнула из гнезда, подставляя себя пальцам.

Я видел это в учебном фильме. Я слышал этот звук перед тем, как убили Чарли. То есть отключили…

А лейтенанта нет. Вот тебе и проверка груза!

— «Ашки» такие же роиды! — сообщил маленький экспериментатор. — Всё равно не люди!

Он говорил по-немецки. То есть на основном языке «Кальвиса» и его материнской станции…

— Если я нажму, ты отключишься, правильно?

— Да, — ответил я, окаменев.

Никаких резких движений. Вообще никаких движений. Глаза камиллов устремлены на меня — и глаза людей. Все смотрят на меня и ждут, что будет дальше. А у меня под комбинезоном струйка пота стекает по груди на живот — смерть, как щекотно!

— Ты обязан подчиняться — ты же андроид! — напомнил самозваный представитель человечества.

Судя по голосу, лет двенадцать, не больше. И у него один из тех переходных этапов, которых никогда не было у меня.

— А если я решу, что ты опасный, я тебя отключу! — пацан аж взвизгнул от восторга — так ему нравилось осознание власти. — Нажму — и ты отключишься!

Я был уверен, что он не один из тех мальчиков, которые тайком протянули руки, чтобы коснуться «страшного андроида». Какой-то другой покинул своё кресло, пока родители отвлеклись, влез на место лейтенанта и начал проверку реальности.

— Конечно, ты можешь меня отключить, — согласился я, слегка повысив голос. — Но имей в виду, что камилл всё записывает. В случае угрозы второго уровня всегда проводят расследование. Когда выяснят, что моё поведение не представляло никакой опасности, твоим родителям придётся отрабатывать мою стоимость станции. Потому что я собственность станции. И я стою очень много. Так много, что твои родители не смогут отработать даже за всю жизнь…

— Карик, а ну вернись сюда!

Кресло опустело. Бибиканье прекратилось. Я выдохнул и сделал глоток. Сок был кислым — кажется, ананасовый.

— Ну как, всё нормально? — лейтенант плюхнулся в кресло и уткнулся в меню. — Ничего не было?

— Всё хорошо. А как там на станции? Всё в порядке?

— Да я бы не сказал… — начал он — и осёкся.

— Интуиция, — торопливо пояснил я. — Просто интуиция. Я угадал?

— Интуиция, значит, — пробормотал Нортонсон. — Это хорошо. Значит, не дурак. Ещё бы молчать научился!

Намёк был понят. Я положил опустевшую колбаску в утилизатор и откинулся на спинку кресла. И вспомнил, что собирался посмотреть на упаковку — проверить свою вкусовую память. Но утилизатор уже сжевал подаяние…

— Лейтенант! — робко прошептал я.

Объятья кресла становились всё крепче — ещё немного, и моё тело будет полностью зафиксировано. Потом всех пассажиров охватит милосердный сон, избавляющий от страха перед неизвестностью. Либо мы очнёмся в конце пути, либо не проснёмся никогда. Но я хотел знать.

— Лейтенант!

— Что ещё? — сонно пробормотал он.

— А какой вы мне сок дали? Не помните?

— Ананасовый. Как же ты мне надоел, — признался он, отключаясь.

Вскоре уснул и я.

«Рэй, посмотри на меня!»

Сон, который я увидел во время перелёта, не отличался от других моих снов. Без фантазий и даже без искажений: простой отчёт о произошедшем. Дайджест самого-самого за месяц с вкраплениями хитов. Проф-Хофф считал, что причина этого феномена кроется в реальном возрасте наших лобных долей, да и всего тела. Посоветовал следить за снами: первый кошмар или оригинальный сюжет станет сигналом следующего «этапа». И долгое время мы были помешаны на этом. В лабораторию даже нового сотрудника взяли — разбирать наши записи…

Кстати, Проф-Хофф привиделся первым. Не удивительно! День, когда я услышал о «Тильде», забыть невозможно.

…И если бы у меня были обычные человеческие сны, я бы непременно изменил ход событий. Начиная с того эпизода, когда профессор Хофнер вызвал меня к себе и сообщил о переводе на автономную станцию.

— Хорошо, отец, — ответил я — и мысленно подарил себе очко, наблюдая за бешеной пляской его бровей.

Профессор ненавидел это слово. И неоднократно просил никогда к нему так не обращаться. Поэтому мы договорились называть его «отцом» или «папой», если надо было вывести Проф-Хоффа из равновесия. Тогда он начинал проговариваться.

— Ты станешь собственностью станции, — продолжал он. — И останешься там навсегда.