Геннадий Прашкевич - Пять костров ромбом

Ткнув пальцем в кнопку магнитофона, он холодно спросил:

— Имя?

Она улыбнулась:

— Анхела Аус.

— Место рождения?

— Я никогда ее знала ни своих настоящих родителей, ни своего места рождения. Меня нашли в Мемфисе, и до семнадцати лет я воспитывалась при монастыре Святой Анны.

— Сколько вам лет?

— Двадцать шесть.

— Образование?

— Школа при том же монастыре, затем университет Эльжбеты.

— Где проживали последние пять лет?

— В Ниданго. Но часто выезжала в столицу.

— Ваша знакомства?

— Кто именно вас интересует?

— Самые близкие друзья.

Она без колебания назвала известную модистку; двух художников, о судьбе которых Досет ничего не знал; семью социолога, публично расстрелянного еще в марте — за связь с либертозо; семью Народного президента, высланную в Уетте; доктора Курта Шмайза, еще не вернувшегося в Танию; наконец, жену генерала Нуньеса и, не без милой улыбки, полковника Йорга Клайва.

Пока Анхела говорила, Досет внимательно ее изучал. Восхитительная, в высшей степени восхитительная женщина! Хотелось улыбнуться, прикоснуться к ее рукам, которые она прятала под руаной…

Досет поймал себя на том, что откровенно любуется Дочерью Ауса, и холодно заметил:

— Простительно ли истинной танийке иметь столь пеструю, предосудительно пеструю библиотеку? Я говорю о книгах, собранных вами в стенах виллы “Урук”.

— Специалист должен знать все, что делается в смежных с его наукой областях.

— Вы хороший специалист?

— Да, — сказала она без колебаний. — Я хорошо знаю историю.

— Но зачем изучать заведомо ложные теории? Вы понимаете, о каких теориях я говорю? — Досет намеренно не произнес вслух любимое слово Народного президента — социализм.

— Специалист должен быть беспристрастен.

— А если под этим термином прячется сознательная ложь?

Анхела не успела ответить. В камеру, не обращая внимания на лейтенанта, вошел эксперт Витольд. Его узкие старые щеки густо расцвели — старик был раздражен, даже взбешен.

Но Досет почувствовал удовлетворение.

Эксперт не лгал — эта чушь с самозасвечивающимися пленками подтвердилась! Пластинки, принесенные Витольдом, были сырые, и их забивала беспросветная чернота!

Знаком отпустив Витольда, Досет молча раскурил сигару. Клуб сизого дыма доплыл до Анхелы, и Досет отметил, как уклончиво, как неуловимо дрогнули ее ресницы… Усмехнувшись, Досет предложил сигару лейтенанту. Пусть курит. Анхеле не нравится дым… Отлично! И, уже обращаясь к ней, произнес:

— Анхела Аус! Вы находитесь в Отделе национальной разведки! С вами разговаривает майор Пол Досет. Чем честнее, чем проще будут ответы на вопросы, которые мы сформулируем, тем быстрее вы сможете вернуться к своим привычным делам, к своему дому. Как правило, люди любят упираться, им не хочется говорить о своих проступках вслух. Вам я помогу. Сейчас вы услышите запись некоторых ваших телефонных бесед. Надеюсь, это раскроет вам глаза на характер предстоящей беседы.

“Я думал, ты у Октавии… — Только Анхела могла уловить скрытое беспокойство Антонио Ауса. — В такие дни нехорошо оставаться одной”. — “О чем вы, отец?” — “О самолете, который разбился вечером близ Ниданго. Говорят, на его борту были иностранцы. Я видел полковника Клайва, он всерьез озабочен возможностью иностранного вмешательства во внутренние дела Тании. Ниданго — порт. Вторжение, если оно состоится, несомненно последует и через Ниданго.” — “Что это за самолет, отец?” — “Не знаю подробностей. Да и зачем это тебе? Кто с тобой, кстати, сейчас в вилле?” — “Пито Перес, отец.” — “Пито — хороший парень, но где остальные?” — “Скучают в казармах. Генерал Нуньес готовит добровольцев для очередной прочистки лесов Абу…” — “Я пожалуюсь Клайву! Нуньес не имеет права оставлять тебя одну в незащищенной вилле!” — “Не надо звонить Йоргу, отец. В Ниданго сейчас птиц меньше, чем морских пехотинцев!.. И еще… Этот самолет… В нем действительно были иностранцы?” — “Так мне сказал Порг. Я ему верю.”- “А кто занимается самолетом, отец?” — “Кажется, генерал Нуньес…”

Майор молча переключил скорость магнитофона.

“Анхела, дорогая! — доверительный, хищный голосок принадлежал Октавии, третьей по счету, красивой, по весьма недалекой жене Нуньеса. — Тебя интересует разбившийся на западе Абу самолет?.. Что за чудачество, радость!.. И что я могу знать?.. Ведь он же упал не на моим окном! — Октавия рассмеялась и перешла на трагический шепоток: — Ты постоянно одаривавешъ меня идеями! Я вдруг поняла — как мне следует начать свой роман. Слушай! — И процитировала: — “… И тогда горизонт яростно раскурил длинную алюминиевую сигару самолета!”

— Достаточно! — сказал Досет и выключил магнитофон.

Почему он его выключил? — удивленно и настороженно спросила себя Анхела. Ведь самое главное в разговоре с. Октавией было связано не с самолетом, а с Гишем…

Унижение… Именно унижение вновь и вновь переживала Анхела, разговаривая с Октавией.

Разве обман не унижает? Разве жизнь Октавии не обман?

Отсутствие выездов, яхта, поставленная на прикол, неприятные новости из лесов Абу, где один за другим погибали знакомые офицеры, — все это, конечно, могло выбить из колеи привыкшую к вниманию, к обществу женщину. Но взяться за литературу, причем литературу историческую!.. Только ограниченность Октавии мешала ей заметить опасность избранного пути.

Это мой пример повлиял на Октавию, — сказала себе Анхела. — А жадная зависть лишь подлила масла в огонь… Как по-дилетантски обратилась к истории жена Нуньеса! Дешевые популярные работы, альбомы, иллюстрированные каталоги… Она решила писать о Гише! Плоско и мелко толкуя плоские и мелкие мысли популяризаторов, Октавия мечтала о масштабном полотне, которое объяснило бы человечеству парадокс Гиша.

“Как! — возмущалась Октавия. — Тысячи лет подряд люди восхищаются царьком, заставившим стонать свой собственный город! Господи правый!.. А эта его встреча с пьяницей Энкиду!.. Нет, Анхела, что там ни говори, история не имеет права хранить подобные документы! Они пусты! Они, наконец, безнравственны!”

“А ты не подумала, Октавия, что странности Гиша могли проистекать и оттого, что он не встретил в своем времени ни одного, в чем-то равного себе человека?”

“А другие цари?”

“Дело не в титулах… Мне жаль, дорогая, что ты не идешь дальше популярных книг. Изучать следует глину… В конце концов, за сумасбродствами Гиша стоит то же самое, что прячем за своими сумасбродствами мы, — тоска по другу, жажда любви, страх перед смертью…”