Контрольная группа - Павел Александрович Шушканов

и были – сомнительно, что они смогли бы выжить. Грузом было лишь хранилище эмбрионов, достаточное, чтобы воссоздать приемлемый мир флоры и фауны, прежде чем выпустить в него Венец творения. Бортовой компьютер выполнял свою миссию, в которой не было ничего преступного, только заселение вполне пригодного для обитания мира. Используя сначала ресурсы корабля, а затем и возведенных им производственных комплексов, он погрузился с разработку ископаемых, создание комфортных условий для обитания. Лишь один фактор не был учтен автономной системой – новый мир не был необитаем. И он оказался куда более чужим, чем могла представить нейросеть, созданная на основе совсем других данных. Попытки изучения новой жизни оказались безуспешны, а потому, используя протокол безопасности, бортовой компьютер, разросшийся к тому времени большую и мощную структуру, принял решение оградить колонию от внешней опасности. Развитие колонии ненадолго приостановилось – все ресурсы были задействованы для возведения Барьера.

А спустя какую-то сотню лет на отвоеванной площади почти в тридцать тысяч километров выросли сорок городов. К тому времени нейросеть уже давно перестала быть бортовым компьютером, а от самого корабля не осталось ничего. Паутина вползла в компьютеры и телефоны, рассредоточилась среди сетей, терминалов, серверов, живя своей жизнью и не имея единого центра. Из всех медленно отмирающих протоколов сохранился лишь один – забота о населении колонии, защита от внешних опасностей, все еще реальных и все еще живущих там, за Барьером.

Но прошло еще одно столетие без угроз вторжения и каких-либо следов жизни по ту сторону от стены. Постепенно становилось неважным, существует ли эта угроза вообще. Но в самом начале четвертой сотни лет существования колонии в городе Южный Мост, граничащим с морем начали происходить события, воспринятые Паутиной как инвазия. Медленно, преследуя какие-то свои неизвестные цели, странная жизнь проникала в Колонию, заразив прибрежные поселения, а затем и город.

Паутина спасала колонию. Спешная эвакуация и изоляция города была лишь частью плана. Усиление Барьера тоже. Но третьестепенной экспериментальной задачей Паутина ставила изучение новой жизни, контакт с ней, в чем видела альтернативу изоляции. Необходимая жертва ради спасения всей Колонии – небольшая группа, которой можно управлять, корректируя поведение и память. Группа наименее ценная, поскольку еще не заняла прочное место в обществе, разум членов которых еще достаточно гибкий, чтобы взаимодействовать с непривычным. Как не страшно это звучит, но нас принесли в жертву. А затем, скорее всего, просто вычеркнут из истории колонии как никогда не существовавших. И какое счастье, что однажды я забуду все и буду жить в неведении, пока не натолкнусь на эту запись.

Через несколько минут каждому поступит звонок. Кроме меня. Я увижу, как мы проезжаем через скрытые ворота в барьере, а остальные даже знать об этом не будут. Завораживает и немного пугает.

Как жаль, что в реальном мире, а не этом, где нет Паутины, быть свободным – значит не позволять себе заходить в сеть, не позволять руководить собой, решать за себя. И только так ты будешь независим, но в тоже время бесконечно уязвим. На что действительно можно променять свободу, так это на безопасность».

***

Мы стояли в тишине, прислушиваясь к собственным мыслям. Прочитанное приходило крупицами, сквозь мощный внутренний барьер, куда более прочный чем стена перед нами. Но капли превращались в ручьи, а те в шумный поток.

– Черт! – Рум закрыл лицо руками.

Лиза все еще смотрела туда, где прятался тайный проход за стену. Он действительно был, оставалось лишь найти его. И попытаться пройти на ту сторону.

– Дима, Саша, Вика, Марк, Дмитрий Александрович… Антон. Антон.

Подопытные мыши, эксперимент. И те, кто ждут, пока еще ждут нас там, если им не стерли все воспоминания о нас. Те, кто могут стать следующими и прийти нам на замену – контрольная группа… Как много можно отдать, чтобы стать снова их частью!

Я неловко обнял Лизу, но она смотрела на меня, словно видела впервые.

– Будут другие, да? Паутина пошлет других и их тоже убьют? Она уже отбирает новую группу, верно, – ее била мелкая дрожь.

– Не думаю, – Рум поднялся и смахнул с головы снег. – Пока о нас нет вестей, алгоритм не завершен. Новый протокол не будет реализован, если нет сведений о результатах предыдущего. Если нас не найдут, и мы не выйдем в сеть, Паутина будет ждать результатов, будет ждать нас. И, возможно, искать.

– Ты предлагаешь вернуться и раствориться? – спросил я. – Но наши дома, родственники…

– Думаешь, Паутина не позаботилась об этом? – он усмехнулся.

– Откуда ты знаешь все это? Протоколы, алгоритмы?.. Мы чего-то не знаем о тебе? – спросила Марго.

– Вы не знаете обо мне ничего.

Он зашагал вперед, не дожидаясь нас.

– Раствориться. Остаться незавершенным экспериментом.

– Единственный способ не допустить повторения того, что тут было.

Лиза протянула мне руку.

– Идем?

Разумеется. Все, чему я научился за последние дни – существовать в настоящий момент. То, что будет за стеной – не важно вообще, по крайней мере пока. Сейчас нужно преодолеть последние сто метров и быть готовым ко всему.

– Подожди! Сумки!

Я вернулся к костру, подхватил с земли рюкзак. Котенок манула сидел под ним, топорща усы, и внимательно смотрел на меня своими пронзительными глазами. Синими глазами. Ярко горящими синими глазами. Я протянул руку к нему, сделал шаг. Глаза становились все больше. Они заполнили его лицо, все пространство между нами. Они были больше барьера, больше неба. И я, легко оторвавшись от земли, сорвался в них, падая и растворяясь.

Жизнь за барьером? Какой она вообще могла быть? Странно думать, что чужое – это просто мало похожее или немного искаженное. Чужое может быть просто чужим, как вода и кусок окисленного свинца, как слово и кипящая магма. Как жизнь, выращенная в Колонии и нечто, во что ворвался мой разум.

Это невозможно было осознать, охватить каким-то пониманием нормальности или ненормальности. Это были кошмарные сны, рожденные чужим разумом. Мысли молний, живущих долю секунды, глубоководных кальмаров и плесени на ободке чайной кружки куда ближе к нам, чем то, что увидел я.

Я плыл над землями, растекающимися многоцветной слизью, порождающей крики, каждая из которых была мыслью. Я видел неподвижных животных, врастающих корнями в землю на сотни метров и туман из спор, переносящий мертвую жизнь и заселяющий ее в живую. Я пытался ухватиться за обрывок бесконечно сменяющихся смыслов, как-то осознать, но видел только чужой, не понимающий меня разум, пульсирующий в недрах этого мира и в недрах моей головы.

Черт! Это было слишком. Мой разум забился в дальний угол