Александр Лонс - ДОГОВОР

Мы тогда облокотились о парапет моста невдалеке от одной из громадных центральных скульптур с серо-зеленой спиной, исцарапанной непристойными надписями. Сена с обманчивым журчаньем вяло текла внизу, далеко под нами, не производя ничего похожего на прохладу. Вдали, на мосту Инвалидов, зеленые и красные огни светофоров зигзагообразно отражались в черной ряби реки. Вращающийся маяк на Эйфелевой башне через правильные интервалы пронзал своим лучом парижское небо. Да. Кажется, я первым тогда нарушил затянувшееся молчание, и между нами вышел примерно такой диалог:

«Не пойму, –  сказал я, – зачем мне нужно было влезать во все это дерьмо?»

«Я тоже, – Мулен встряхнулся, как бы сбрасывая с себя оцепенение. – Э! А о чем, собственно, речь?»

«Расскажите мне, если можно, о Сегое, – сказал я вместо ответа. – Что вы знаете о его смерти?»

«Сегой? А, действительно!.. Но, как я понимаю, дело закончено, это был добровольный уход, на который имеет право любой адепт. Вам-то теперь что до этого?»

«Не ваша забота. Расскажите про Сегоя, и все».

«Зачем? Это утомительно, а любой парижский адепт сообщит вам больше, чем я смогу рассказать».

«Все уже заняты до утра. С Сегоем перед смертью ничего примечательного не случалось?»

«Насколько мне известно, нет. Но он же был скрытен до крайности, я могу просто ничего не знать».

«Никаких несчастных случаев? – давил я. – Никаких слухов?»

«Несчастье? С ним? Это невозможно. Он ведь был стар, как мир, опытен, как дьявол, и знал такое, что нам всем вместе взятым и за тысячу лет не освоить. Он просчитывал каждый шаг на сто ходов вперед. Почему именно несчастный случай?»

Как потом выяснилось Мулен тогда пунктуально припрятал эту гипотезу где-то в недрах своего головного мозга, помотал черепушкой, чтобы посмотреть, что из этого получится. Ничего не получилось, но пробудило у него зевоту. Затем он сомкнул челюсти и тут же снова расцепил их:

«По-моему, это был не несчастный случай, а нормальное самоубийство… а не выпить ли нам? – И, показывая на реку, произнес: – Вся эта жидкость возбуждает во мне сильную жажду».

Потом он дважды икнул, плюнул в Сену и начал напевать модную в ту пору песенку.

«Бросим все это, – сказал я, отстраняясь от парапета. – Пошли, посидим лучше в «Бешеной кобыле».

«Наконец-то у вас хоть одна неглупая идея сегодня, – сказал Мулен, – идем».

В «Бешеной кобыле», наблюдая восхищенным взором за красивой чернокожей стриптизершей, вяло раздевающейся под сонную музыку, я вновь принялся думать о Сегое и мысленно рассуждать, стоит ли делиться своими раздумьями с Муленом. После раздумий и зрелых размышлений решил, что не стоит. Я тогда решил, что вообразил себе невесть что и просто скверно во всем разобрался, а интерес Мулена носит случайный характер... Но, как показали последующие события, моей оплошности не было, и я оказался прав в своих подозрениях.

Я молча слушала, заинтригованная новой информацией.

– Намного позже, уже в Москве, я подарил кольцо Григорию. Я был многим ему обязан, а он тогда пребывал не в лучшей своей форме – впадал в меланхолию, тоску, депрессировал. Да вы и сами все прекрасно знаете, ведь читали его досье. От моего подарка он тогда был просто в восторге, а я – спокоен, что столь сильный артефакт попадет в надежные руки. Я за себя не всегда могу поручиться, а Григорий прекрасно управлялся с вещами подобного рода. Вообще-то именно его, а не меня, должны были избрать Великим Мастером. Но судьба… Да. Ну вот, а после очередного омоложения Мулен перебрался в Москву и стал именоваться Мельниковым. Он завладел информацией, еще по Парижу, которая могла быть истолкована как нарушение Договора мной и Григорием. Несмотря на то, что у нас у всех были тогда совсем другие имена – в документах фигурировали французы – он как-то все понял. Детали уже не важны, главное то, что никакие наши действия на Мельникова влияния не оказывали, мы попали в полную от него зависимость. А я предать Григория не мог. Странно, да? Я с самого начала был против принятия Мельникова в Круг. Но молодые настояли. Потом он начал нас шантажировать. Постепенно он стал контролировать всю работу Московского Круга, постоянно вмешивался в наши дела и проводил нужные ему решения. А когда он велел принять постановление относительно Ирины, я, как мне тогда казалось, все понял, но поделать уже ничего не смог. Я тогда ошибочно подумал, что Ирина – дочь Мельникова. Круг большинством проголосовал «за», и эту девчонку приняли. Она была всецело в руках Мельникова, и он вертел ею как хотел. Никто не знал, что они состоят в интимных отношениях, это удалось выяснить только вам. Да. Вот тут-то все и прояснилось, встало на свои места. Последним штрихом явилось найденное вами кольцо. Мы его прозевали, поскольку в протоколах фигурировал «перстень из серого металла под старину» и «старинный кинжал». А все было наоборот. Мы искали именно этот кинжал, такой действительно был в коллекции Филиппова, и он куда-то пропал, так до сих пор и непонятно – куда. Ведь вы его не видели в списке вещественных доказательств?

– Не видела. Он там отсутствует. И в хранилище его нет.

– Я подозревал или Ирину, или Григория. После самоубийства Григория я почти не сомневался, что убийство Филиппова – дело рук Ирины. Но она так здорово доказала тогда свое алиби, что никто даже не заподозрил ее вмешательства. Да. А Мельников летел в Америку, в самолете его видели, и вообще никто на него не подумал. Ирина сама никогда бы не справилась без этого инструмента. Это кольцо – очень мощный артефакт.

Камень играл под светом настольной лампы, искрился и сверкал, испуская яркие блики и отсветы. Великий Мастер молчал, задумчиво глядя на кольцо, лежавшее на его столе.

– Как это произошло? –  Наконец спросил он. – Расскажите все сначала.

– Вы же и так все уже знаете, – ответила я.

– Я хочу послушать из ваших уст. Последний раз.

– Хорошо. Только объясните мне одну вещь. Это камень… Шпинель, вы сказали? Это что?

– Это и есть один из знаменитых кристаллов Сегоя. То, что вы видите – это не огранка, а грани кристалла. Некоторые сложные оксиды алюминия образуют кристаллы, способные хранить и накапливать информацию. Их используют в качестве информационного носителя при создании матрикатов, при изготовлении инструментов особого рода и как очень мощное психосуггестивное оружие. Именно таким оружием и является это кольцо. Я думаю, что вы уже и сами давно догадались, какого рода «украшение» попало к Вам в руки.

– А что все-таки случилось с Сегоем?

– До сих пор никто толком не знает. Есть у меня некоторые догадки. Не просто догадки, как вы понимаете, а весьма основательные предположения. Сегой был одержим идеей, что наше пространство – только одно из проявлений более сложного мира. И, проведя определенные манипуляции, в особом месте и в особое время, можно попытаться проникнуть в другой мир, существующий параллельно нашему. А может, и не параллельно, а перпендикулярно, кто знает? Я считаю, что произошел несчастный случай – проводя этот эксперимент, Сегой погиб.