Евгений Дембский - Та сторона мира

— Тебе не холодно, котик? — Отвратительно размалеванная рыжеволосая девица наклонилась к окну, демонстрируя обширный бюст. Я отрицательно покачал головой. — Дай хотя бы сигарету, — не унималась рыжая.

Я достал пачку, опустил стекло и, подавая ей сигареты, спросил:

— Что сегодня идет?

Рыжая прикурила от моей зажигалки и выпустила дым над крышей. Она вела себя очень культурно, этого я не мог не признать.

— Старые комедии, Лорел и Харди, Чаплин, Китон, Меник, братья Маркс, Кодисил и Рэмбо. Мне нравится.

Она отошла на несколько шагов и встала на цыпочки, пытаясь найти какую-нибудь машину, владелец которой был бы занят только созерцанием экрана. Свет фар сзади падал ей на плечи; она быстро сорвалась с места и поспешила к новому клиенту. Девочки с хорошим киношным вкусом. Работа формирует интересы. Обернувшись, я увидел, что в той машине отопление, видимо, работает похуже моего, поскольку она почти сразу же села в нее, а затем снова устремил свой взгляд на экран.

Когда я подъехал к гостинице, было двадцать минут девятого. Под предлогом, что мне нужно поставить машину на парковку, я вошел в холл через задний вход и, стоя в дверях, огляделся по сторонам, хотя это и не имело особого смысла. Субъект, с каблуком которого я имел счастье близко познакомиться, завалил всю работу, и приятели наверняка отправили его на дно океана с ведром бетона на ногах. Однако я все же решил не пренебрегать разумной осторожностью.

Стараясь не слишком бросаться в глаза, я прошел через холл и вошел в ресторан, где быстро поужинал, после чего переместился в бар. Втиснувшись в угол между колонной и стеной, я позвал бармена и заказал мартини с двойным лимоном. Присев на табурет, я сделал глоток из высокого стакана.

— Ну и везет же мне! — послышалось сзади.

Несколько секунд я сидел неподвижно, надеясь, что эти слова обращены к кому-то другому. К сожалению, повезло в данном случае не мне. Почувствовав легкое прикосновение к плечу, я обернулся.

Лиретта Ней, лауреат платинового «Оскара», садистка и неблагодарная душа, наверняка была великой актрисой. Тот, кто в состоянии был забыть разыгравшуюся несколько часов назад сцену и стоять с невинной миной, искренне радуясь встрече, заслуживал подобного определения — или я не Оуэн Йитс, частный детектив, охотник за двойниками.

— О! — удивился я. Я полагал, что сыграл неплохо, но Лиретта быстро развеяла мое заблуждение.

— Не притворяйся. Ты на меня злишься, и ты прав… Слипинг! — бросила она бармену, и тот невозмутимо отошел, но я столь же невозмутимым оставаться не мог. Она посмотрела на меня и рассмеялась. — Сейчас ты, по крайней мере, ведешь себя искренне… Я могу тебя называть по имени? Можешь звать меня Ли, или Лир, или как хочешь. — Она не глядя взяла поставленный перед ней барменом низкий широкий хрустальный бокал со светло-желтой жидкостью и слегка смочила в ней губы. — Я вела себя ужасно, я знаю, но ты, пожалуй, еще хуже.

Я чувствовал, как моя броня плавится и стекает на пол под взглядом серых глаз. Сосредоточившись на коктейле, я допил его и кивнул бармену.

— Не о чем говорить, — медленно сказал я, ничего не уточняя.

— Может, и так. Я только хотела тебе объяснить, что я не такая же, как на экране — это я, наверное, могу? А все ожидают, что я именно такая, как Эйли из «Детей осени».

— Что ты не такая, я уже знаю, — буркнул я, наблюдая за приближающимся барменом.

— Я и не извращенная садистка, как пишут в газетах, — совершенно спокойно ответила она.

— Ясное дело. — Я затушил сигарету и взял стакан. — Скажи это той, которой ты сожгла внутренности. И тем двум, которые смотрят сейчас на небо в крупную клетку.

— Все это чушь, но я не могу ничего доказать. — Она сказала это так, что если бы я не знал, кто она по профессии, то тут же отмел бы всяческие подозрения и немедленно извинился бы за минутную слабость. Я не смотрел на нее, сосредоточившись на ее словах. Легче почувствовать фальшь в голосе, чем во взгляде, впрочем, большинство лжецов выдает выражение лица. А она либо говорила правду, либо была исключительной лгуньей, и я склонялся ко второму. — Я окружена ложью и чаще всего говорю и делаю то, чего от меня ожидают. Твоя глупая история… Я в нее вовсе не поверила и подумала, что у тебя какая-то другая цель. А поскольку ты мне понравился, я решила, что мы могли бы провести какое-то время вместе. Может быть, я неверно тебя оценила… Во всяком случае, мне хотелось бы, чтобы мы стали друзьями, — спокойно закончила она.

Я посмотрел на нее. Она наверняка была не глупа, и потому все это не было похоже на шитую белыми нитками ложь, скорее… Скорее, черт побери, на правду! Она явно почувствовала, что я начинаю поддаваться, поскольку добавила:

— Ничего больше сказать не могу, мне нечем оправдаться.

Она несколько перестаралась, но была столь обрадована успехом, что даже не заметила выражения моего лица. А оно явно изменилось, ибо меня давно уже никто так не гипнотизировал… Нет! Недавно! Груки! Неплохой дуэт… Я позвал бармена и спросил, не найдется ли у него пачки «Дромадера». Вскоре он принес сигареты, я открыл пачку и предложил сигарету Лиретте. Она отказалась, все еще грустная, непонятая, обиженная, предающаяся воспоминаниям о сыплющихся на нее несчастьях.

— Не знаю, что обо всем этом думать, — задумчиво сказал я.

— Понимаю. — Она посмотрела на меня так, что три четверти мужского населения — впрочем, как и я сам пять минут назад — пали бы перед ней ниц, умоляя позволить им поцеловать краешек ее платья.

— Сомневаюсь. Ты должна была бы быть мужчиной. — Я кивнул бармену и попросил бутылку «Клуб 1999» в номер триста пятьдесят два. — Но допустим, что между нами мир, что означает ровно то, что означает. Роман кинозвезды и посредственного детектива может случиться только на экране. До свидания. — Я слез с табурета и направился к выходу.

В холле я ускорил шаг и почти подбежал к стойке портье.

— В машине, на которой я сегодня ездил, осталась сумка. Пожалуйста, отнесите ее ко мне в номер и положите содержимое на кресло. Очень прошу, побыстрее.

Портье наклонился к микрофону и повторил мою просьбу. Я поблагодарил и направился к киоску, где купил целую пачку журналов и газет, потом спустился на этаж ниже в медпункт и сменил повязку. Заодно я показал руки врачу, тот смыл пленку, осмотрел и наложил новую.

— Заживает прекрасно, мне тут делать нечего. Два дня, и вы об этом забудете. — Он был весьма деликатен и лишен любопытства. «Видимо, зарабатывает столько, что может позволить себе такую роскошь», — подумал я и, поблагодарив, вышел из кабинета. Решив дать мисс Ней еще несколько минут, я выкурил внизу сигарету. Если мои предположения были верными, она должна была с кем-то связаться — либо с шантажистом, либо с кем-то из приятелей — и посоветоваться относительно дальнейших шагов. Так я рассуждал, а поскольку чувствовал, что мой мозг работает словно правительственный компьютер, полностью ему доверился. Через десять минут я поднялся на лифте на свой четвертый этаж и вошел в номер. В кресле сидел медведь-коала. Я взял его в руки, оглядываясь в поисках более подходящего места, и в конце концов поместил его между столиком и кроватью. Сняв пиджак, я отстегнул кобуру, вынул из пистолета патроны, вставил обратно обойму и повесил кобуру на спинку кресла. «Элефант» я положил на окне, за жалюзи. Сев в кресло, я включил магнитофон, нашел какую-то спокойную музыку и откупорил виски. Налив дюжину капель на дно бокала, я развернул газету и закурил.