Гомер Пим и секрет Одиссея - Анн Плишота

Гомера, сказав ему вчера перед сном:

– Телемах глядел так кротко, но твоя тетя – красотка! А теперь глаза горят, и блестят, и грустят; вот теперь скажи ты, ну-ка, что любовь простая штука!

– Да не преувеличиваешь ли ты?

Биби чуть задержала на нем проницательный взгляд и добавила:

– Вот уж нисколько, вот уж ничуть; обоим любовь не дает уснуть! Они любят друг друга, уверен будь.

В устах песчанки это, быть может, звучало слишком восторженно, но Гомер понимал, что она, в общем-то, близка к истине.

А сейчас Нинон ликовала, и все внимание Телемаха, кажется, было приковано к ней. Гомер ударил палочкой по металлическим тарелкам, так что оба они внезапно вздрогнули, и воскликнул, обращаясь к Лилу и Саша:

– Что, вернемся к «Believer»?[7]

– Заметано! – поддержал Саша, взяв несколько аккордов на клавиатуре.

Лилу наконец собрала волосы сзади в хвост и поправила ремень гитары. За этим последовал бурный поток оглушительной музыки, целых три минуты тридцать секунд трое друзей отдавались ей со всем пылом и виртуозностью.

При них Телемах и Нинон не скрывали своих эмоций. Девушка, улыбаясь, отбивала ладонью ритм на спинке дивана. Телемах же в такт извивался всей верхней половиной тела, особенно головой – она у него крутилась взад-вперед, как на пружинках.

Биби же и вовсе бегала туда-сюда вприпрыжку, дирижировала верхними лапками, махая ими по воздуху, дергаясь как сумасшедшая. Трое музыкантов старались не смотреть на нее – воодушевление зверька выглядело столь комичным, что им пришлось бы по много раз начинать заново с той же ноты.

Под конец фрагмента оба слушателя принялись вовсю аплодировать, а Нинон выразила свой восторг еще и оглушительным свистом, что вызвало общий хохот. – А хочешь, Биби, я покажу тебе, что такое «забой на гитаре»? – предложил Саша.

Песчанка энергично закивала, даже не поняв, о чем речь. Последовала очень забавная пантомима, в которой Саша показал себя непревзойденным преподавателем, а Биби – весьма способной ученицей.

Вдруг дверь открылась, и в проеме показалось лицо Изабель Пим. Все замерли, и даже Биби постаралась выглядеть больше похожей на… животное.

– Я стучала, но вы не слышали, – смущенно произнесла Изабель.

Гомер в панике почувствовал, что бледнеет. Сейчас мама узнает Телемаха. То есть она подумает, что перед ней Жорж Финк, и все будет кончено.

И правда – ее взгляд остановился на молодом человеке, ведь он был единственным, кто ей здесь незнаком. Разве только по той фотографии, которую показывали полицейские…

Он сидел в полумраке, рядом с Нинон, и на нем были принесенные ему девушкой очки с желтыми стеклами, а на голове – шапочка Гомера, к счастью, скрывавшая шевелюру – самую заметную деталь его облика.

В пижамных штанах и широкой майке он был неотличим от друзей Нинон, которых Изабель давно привыкла видеть в доме.

– Я попросила Тома послушать и сказать, что он думает о наших рокерах, – поспешно объяснила ей Нинон. – Вот мы и собрались вместе.

– Здрасьте, мадам Пим, – вежливо привстав, сказал Телемах.

– Здрасьте, Тома, – ответила Изабель, не проявив к нему особого внимания.

Гомер опять вздохнул с облегчением. «Чего беспокоиться? Она на него даже толком не взглянула!» – подумал он.

– Ладно, я пошла, а вы продолжайте, – сказала она.

Почти уйдя, она снова вернулась.

– Я с кухни вас услышала, классно, но адски громко. Браво!

– Спасибо, мама! – поблагодарил Гомер тем самым противным писклявым голосочком, который сам у себя так ненавидел.

Нежно улыбнувшись в ответ, она закрыла за собой дверь. Лилу сделала вид, что вытирает пот со лба.

– А я-то как струсил! – признался Саша.

Еще одна такая передряга, и Гомер не смог бы связать и двух слов.

– А что это она упоминала про ад? Кто-то умер? – спросил Телемах.

– Никто не умер! Это просто значит «гениально», – объяснила ему Нинон, – и я согласна: так и есть!

Телемах уставился в пространство, нахмурив брови: он напряженно размышлял.

– Ну ты что? – прошептала Нинон.

– Изабель… Она похожа на мою мать, в ней та же печаль, – признался он.

Медленно вдохнул-выдохнул, потом заговорил опять:

– У моей матери такой же взгляд, как будто скользит по поверхности, ни на чем долго не задерживаясь. Она смотрит, но как будто не видит. А если садится шить, это еще хуже, словно у нее самой внутри все зашито и ничто не выходит на поверхность.

Гомер вопросительно посмотрел на друзей и тетю. Что делать? Что тут скажешь? У всех были такие же растерянные лица.

– Моя мама тоже целый день сидит чем-то опутанная, – услышал он собственный голос. – Слишком странно все это, чтобы быть совпадением.

Но зачем он это сказал? Так оно все и было, но это не вполне соответствовало мыслям Телемаха. И он уже в который раз разозлился на самого себя.

– Изабель работает в швейном ателье, – объяснила Нинон Телемаху.

– Ваши матери переживают одно и то же, – вмешалась Лилу. – Обе ждут, когда вернутся их мужья… и обе полностью посвящают себя работе, чтобы не думать об этом.

– Я такое уже повидал, это ужасно… – прошептал Саша.

– Изабель и Пенелопа… Давид и Одиссей… Гомер и Телемах… – продолжала Лилу. – А Добрячок – как же он?..

– Раймон! – подсказала Биби.

Сначала никто не обратил внимания на слова маленькой песчанки. Саша первый сообразил:

– Погоди-ка… Ты что хочешь этим сказать?

– Раймон и Добрячок – исчез пес, а хулиган пошел вразнос.

По всей компании будто прокатилась волна ошеломления.

– Но как же… как так вышло, что мы сами раньше об этом не подумали? – пробормотал Гомер.

– Потому что это слишком бросалось в глаза, – бесстрастным голосом произнесла Нинон.

При этих словах Телемах вздрогнул.

– Иногда все так очевидно, что становится незаметным, – объяснила ему Лилу.

Кажется, юноша все равно ничего не понял, но не стал настаивать.

– Раймон с Добрячком поменялись местами в тот самый миг, что и мой отец, и Жорж, – пролепетал Гомер, от такого открытия его глаза раскрылись широко-широко.

Друзья и Нинон мрачно кивнули. Все обдумывали дальнейший ход ужасающего логического умозаключения, которое никто не осмеливался высказать вслух. Как будто слова могли помешать реальности того, что произошло…

Вероятнее всего, Добрячок погиб, утонув в море после неудачного падения с обрыва, или его утащили вороватые соседи – и тогда он давно превратился в ветчину или котлеты.

А в таком случае – прощай надежда вернуть в дом Раймона.

Представив себе, что его расчудесный шиба-ину обречен вечно блуждать за кулисами цирка Итаки, Гомер с грустью почувствовал, как у него щемит сердце.

Пол, потолок, дом, сад, город, тектонические пласты, небо над головой… все рухнуло.

– Ваш Добрячок полон сил и юн, и он никакой не хрюн, – пропела Биби со спинки дивана: она уже успела там пристроиться.

– Спасибо, что объяснила нам, Биби, – проворчала Лилу, сделав ей страшные глаза.

Она спустила с плеча ремень, державший гитару, сняла ее и поставила на подставку, подошла к Гомеру и встала прямо перед ним, все еще сидевшим за барабанной установкой. Несчастный, готовый расплакаться, он посмотрел на нее взглядом, больше похожим на призыв о помощи.

– Думай о своем отце, – прошептала она, дрожа от волнения. – Только о нем…

Она была права, Гомер знал