Мэнли Уэллман - Шерлок Холмс против Марса

Добравшись до Бейкер-стрит и не увидев никаких следов разрушений, я ощутил мимолетный прилив надежды. Я настороженно шагал по тротуару, готовый в любое мгновение броситься в бегство. Так я дошел до номера 221-6. Вокруг стояла тишина; знакомый дом показался мне затаившимся и чужим, будто я отсутствовал больше года. Я чуть ли не вполз вверх по лестнице и повернул круглую дверную ручку. Дверь была не заперта и тут же отворилась. Неверными шагами вошел я в гостиную — наконец-то я был дома.

Шерлок Холмс сидел в любимом кресле, неторопливо набивая вишневую трубку табаком из персидской туфли. Он поднял худое лицо и улыбнулся.

— Слава Богу, вы живы, — с трудом пробормотал я и упал в кресло напротив.

В мгновение ока мой друг оказался на ногах и налил мне солидную порцию бренди. Я принял стакан с благодарностью и стал медленными глотками пить живительный напиток.

— Вы все это время оставались здесь? — спросил я, когда он снова уселся.

— Отнюдь, дорогой Уотсон, — беззаботно ответил Холмс, словно мы лениво болтали о каких-то мелочах. — В воскресенье вечером, как только стало понятно, что бедствие распространяется из Серрэя в Лондон, я отвез миссис Хадсон на вокзал. Сперва я думал, что отправлю ее в Норфолк одну, но толпы, осаждавшие поезда, оказались весьма буйными. Поэтому я поехал вместе с нею в Донниторп, где она когда-то жила. Родственники, управляющие сейчас местной гостиницей, с радостью ее приняли. Находясь в Доннитор- пе, я расспрашивал свидетелей и следил за развитием событий. В понедельник, как можно было заключить, основной поток жителей Лондона направился на восток, к побережью, в то время как марсиане преследовали беженцев. Затем воцарилось относительное спокойствие, Норфолк марсиане атаковать не пытались. В среду я, передвигаясь с большой осторожностью, вернулся в Лондон, часть пути прошел пешком. Собирался вас искать.

— Я был с беднягой Мюррэем в Хайгейте, — сказал я. — Он умер. Быть может, так лучше: умереть и не видеть весь этот ужас.

— Лично я оцениваю создавшееся положение несколько иначе, — заметил Холмс. — Итак, продолжим. На Бейкер- стрит я оказался вечером в четверг и с тех пор не оставлял надежды на ваше возвращение. Я также надеялся, что получу какие-либо известия от своего друга, профессора Челленджера. Но вы, должно быть, голодны, Уотсон.

Услышав его слова, я вновь ощутил муки голода. На столе я нашел галеты, тарелку с сардинами и бутылку кларета. Я принялся за еду, рассказывая тем временем о своих приключениях.

— Вы упомянули профессора Челленджера, — сказал я, проглотив кусок галеты. — Кто он?

— Один из самых блестящих зоологов Англии, о чем он никогда не забывает. Поэтому он не преминул бы сказать — самый блестящий.

— Похоже, самомнения ему не занимать.

— Не спорю, хотя в его случае это оправдано, — ответил Холмс. — Между прочим, Уотсон, припоминаете ли вы давешнюю журнальную статью, где рассказывалось о яйцевидном кристалле, в котором отражались странные пейзажи и диковинные создания?

— Конечно, ведь я прочел ее тут же после вас. По правде говоря, Холмс, сочинения мистера Уэллса меня ни малейшим образом не интересуют — прочел лишь потому, что в статье упоминался Джекоби Уэйс, ассистент-демонстратор больницы святой Екатерины. Если не ошибаюсь, он говорил, что кристалл куда-то подевался.

— И в самом деле, кристалл он не найти не сумел, — сказал Холмс, чему-то улыбаясь.

— Дайте-ка припомнить. Уэйс говорил этому писаке Уэллсу, что намеревался купить хрустальное яйцо в лавке древностей, однако его опередили — кристалл был приобретен высоким смуглым человеком в сером и бесследно исчез.

— Отлично, Уотсон! Скажите-ка, кого напоминает вам этот высокий человек в сером? — небрежно осведомился Холмс.

— Мне? Собственно, никого.

— Да что с вами, Уотсон? Вам ведь всегда нравился мой серый костюм от Синглтона.

Я едва не поперхнулся и отложил вилку.

— Хотите сказать, Холмс, что кристалл купили вы?

— Именно так. Мы с Челленджером изучали кристалл, и я оставил хрустальное яйцо у него для дальнейших исследований. Мы знали о подготовке марсианской экспедиции на Землю. Когда в позапрошлую пятницу в Уокинге упал первый цилиндр, я сразу поехал к Челленджеру в Вест-Кен- сингтон. Его жена сказала, что он отправился в Уокинг, где собралось множество ученых; я последовал за ним, но Челленджера не нашел. Боюсь, его убил тепловой луч, также как Оджилви из местной обсерватории и Стэнта, королевского астронома.

— Могу я войти? — прозвучал за дверью величественный голос.

Холмс мгновенно обернулся и распахнул дверь. Перед нами предстал грузный, приземистый человек с громадным торсом гориллы и волнистой черной бородой, вызывавшей в памяти каменные изваяния ассирийских царей. Ему было на вид около сорока; он был одет в помятые черные брюки и короткий, казавшийся мальчишеским твидовый пиджак. Мощная волосатая рука незнакомца крепко сжимала свинцовую коробку, в каких обычно продается отборный восточный чай.

— Дорогой Челленджер, — приветствовал гостя Холмс. — Мы как раз о вас говорили.

— Я был здесь дважды, Холмс, но вас не застал, — ответил тот, с некоторым сожалением поглядывая на остатки еды на столе.

— Должно быть, я наблюдал за марсианами либо занимался поисками провизии, — сказал Холмс. — Кстати, поскольку мы заговорили о провизии, вы можете воспользоваться нашими запасами.

— Искренне вас благодарю.

Челленджер пересек комнату, двигаясь легко и быстро, несмотря на свои размеры и тяжелые ботинки. Он уложил на галету несколько сардинок, раскрыл бороду и отправил свое кулинарное произведение в рот. Сверкающие серого-лубые глаза профессора оглядели меня с ног до головы.

— Средний рост, крепкое телосложение, — послышался гулкий голос. — Долихоцефал, выступающие скулы. Кельт, несомненно. Возможно, шотландец.

Он нанизал на вилку еще две сардинки.

— Как мило, Холмс, что вы по доброте душевной дали приют этому бедному бродяге.

— Нет, Челленджер, — ответил Холмс, возившийся с новой банкой сардин. — Это не бродяга, а мой бесценный друг и помощник, доктор Уотсон, чье имя несколько раз упоминалось в наших разговорах.

— Вот как? — спросил Челленджер.

Мне стало неудобно: в измятой одежде, весь покрытый грязью, я действительно напоминал бродягу.

— Мне следует побриться и надеть чистое белье, — сказал я, вставая. — Простите меня, джентльмены.

Я прошел к себе в комнату, смыл с лица пыль и грязь, соскреб с подбородка щетину и тщательно вымылся. Переодевшись в чистую одежду и чувствуя себя гораздо лучше, я вернулся в гостиную.