Михаил Ахманов - Али Бабаев и сорок покойников

– «Персик» не пойдет на компромисс…

– Он хоть был в ЦК, а идиот…

– Нажрался водки в «Нефтяных полях», спустил штаны и говорит…

– В России две проблемы – дороги и дураки…

– «Муромцы» это продавят, не блокируясь с Чайником…

– Наша стратегическая концепция…

– Ты в «Лепрозорий» ходил? Ка-акие там девки!..

Наконец гул, шелест, гомон, шарканье ног были перекрыты громким уверенным голосом:

– Он коммунист! Это клинический факт! Вякнет, я ему печенку вырву!

Растопырив локти, расталкивая думскую мелкоту, к дверям шагал Папа Жо. За ним, словно подхваченные ураганом, неслись соратники, восемь или девять человек, и среди них Помукалов. Хоть и страдал он шизофренией, но глаз имел острый – заметил Бабаева, притормозил, вцепился в рукав и зашептал:

– Что же вы, мой драгоценный, коллег сторонитесь? Нехорошо, нехорошо! В единстве, знаете ли сила… И укреплять его мы будем в «Лепрозории», в ближайший выходной. Непременно приходите! Владимир Маркович приглашают.

– А почему не в «Эль Койот»? Или в «Нефтяные поля»? – спросил Али Саргонович.

– Фуй! «Койот» и «Поля» уже не в моде! Теперь все ходят в «Лепрозорий», – сообщил Мутантик и исчез.

Бабаев двинулся следом, отыскал свое место и сел. На узеньком столике, рядом с прорезью УПГ [46], лежало несколько страничек доклад спикера Бурмистрова, где среди трехсот пятнадцати законодательных инициатив был и бабаевский проект отмены прописки. Это радовало, но огорчало то, что шел он под двести семьдесят третьим номером, а перед ним стояли другие предложения, плод лукавого думского ума: о развитии пчеловодства в Мурманской области, о заселении Курильских островов русскими экспатриантами из стран Прибалтики, об истреблении диких кроликов на Кубани с целью минимизации потерь зерновых. Перелистав странички, Бабаев печально вздохнул, повернул голову и встретил взгляд соседа справа. То был худощавый мужчина примерно в его годах, с пышной прической, щегольскими усиками и довольно приятной внешностью.

– Кузьма Васильевич Находкин или, если угодно, КВН, представился сосед и тут же добавил: – Я веселый, но не находчивый.

– А я не веселый, зато находчивый, – ответил Бабаев и назвал свое имя. Они обменялись рукопожатием.

– Прекрасная пара из нас получится, – молвил КВН. – Кстати, слева от вас – Федор Борисович Рождественский, он же – ФБР. Горячо рекомендую.

Али Саргонович пожал руку другого соседа, полного красноносого мужичка с кудлатой бородкой. Подмигнув, тот сообщил Бабаеву:

– А известно ли вам, батенька мой, почему вы тут сидите?

– По воле избирателей, – строго произнес Али Саргонович.

– Конечно, конечно… Но я имел в виду конкретное место, вот это! – ФБР хлопнул по подлокотнику и улыбнулся. – Тут сидят большей частью независимые, члены нашего думского комитета, к которому вы можете присоединиться. Предлагаю официально, от имени председателя.

– Соглашайтесь, – сказал КВН, в свой черед подмигивая Бабаеву. – Раз в Думу прошли, надо вам обкомитетиться! В хорошую компанию попадете. У нас… хмм… очень дружное сообщество. Никаких политических разногласий.

– Я вот сразу вижу, что вы – наш человек, – поддержал ФБР. – Есть кое-какие процессуальные тонкости, но мы их преодолеем. Совместными усилиями, разумеется.

– Что за комитет? – спросил Бабаев.

– Национальной символики. Флаг, герб и гимн у державы уже имеются, так что теперь мы занимаемся субъектами федерации. Тонкая проблема, деликатная! Казани, например, мы зеленый цвет запретили.

– А почему?

– Чтобы не поощрять исламистских настроений. Не положено! пояснил КВН и, к изумлению Али Саргоновича, пропел сочным баритоном: – Ах ты, Коля-Николай, сиди дома, не гуляй!

Затем оба соседа принялись энергично вербовать Бабаева, пока не добились согласия. В конце концов, должен ведь он состоять в каком-то комитете! – подумал Али Саргонович. Лучше, в целях конспирации, чтобы комитет был не очень заметным, не связанным с обороной, экономикой или щекотливыми нацвопросами. Решив так, он начал расспрашивать новоявленных коллег, кто где сидит, и делать заметки на полях спикерского доклада.

Зал постепенно наполнялся. Это огромное помещение плавно шло вверх от подиума, где находились первые лица, спикер и его заместители, а также трибуна для выступавших перед высоким собранием. Два широких прохода делили зал на три сектора с мягкими креслами, сзади и по бокам тянулись ложи для прессы, для почетных гостей и членов правительства. В стене над подиумом поблескивали огромные экраны, сейчас пустые и терпеливо ожидавшие подсчета кворума. Все выглядело очень солидно и торжественно; с первого взгляда любой понимал, что тут не хунта Чунго-Чанги, а средоточие власти великой российской державы.

Центральный, самый обширный сектор был отдан крепким центристам, то есть фракциям пропрезидентских партий: ПГС, Партии гражданской солидарности, чьим символом был Илья Муромец на чалом битюге, и ППП, Партии просвещенного патриотизма. Примкнувшие к ним члены ПАП, Прогрессивной аграрной партии, размещались подальше, а за ними, на «галерке» под самым балконом, было место для двух десятков независимых депутатов и всякой партийной мелкоты. Эти союзы, фронты и объединения, представленные двумя-тремя персонами, эксплуатировали слово «Россия» в различных сочетаниях: Матери России, Пенсионеры России, Профсоюзы России и даже Возмущенная Россия.

Левый сектор, как и положено, занимали левые, а правый – правые. Правые, хоть и делились на два не способных слиться потока, «Персик» и российскую демпартию, были людьми интеллигентными, конфликтовали меж собой умеренно и не устраивали потасовок с оппонентами. С левыми все было сложнее, так как за фракцией РПКЛ, партией коммунистов-ленинцев, сидели нацлибералы, их непримиримые противники, а за ними – малочисленная, но очень активная шелупонь из Партии чистокровных коммунистов, Пятого Интернационала, Союза председателя Мао и Партии большевиков-анархистов. Кроме Папы Жо с его сподвижниками, тут имелись и другие легендарные фигуры: Левон Макарович Рубайло, Сергей Момот, Максим Волкодав, генерал Погромский и Степан Чумаков по кличке Степа Чума. Лозунги прошлых эпох «Буржуев – на штык!» и «Булыжник – оружие пролетариата» были милы их пламенным сердцам, а дискуссий они не любили, предпочитая им кулачный бой. «Мои клиенты», – думал Али Саргонович, поглядывая на них с плотоядным интересом.

Тем временем лидер «Солидарности» спикер Бурмистров и четыре вице-спикера заняли свои места, депутаты отметились, сунув карточки в щели УПГ, и на экранах вспыхнули цифры. Кворум был бесспорный; не смогли явиться лишь больные и депутат Рылеев, он же Паша Рыло, лишенный неприкосновенности и сидевший в Матросской Тишине. Бумистров зачитал приветственную телеграмму от президента, представил трех новых коллег (в том числе – Бабаева) и предложил открыть заседание, что не вызвало ни у кого возражений. Даже у Рубайло, который выкрикнул с места, что пора гадским волдырям вернуться из Ницшей и Майямей и отрабатывать народную деньгу. Затем Бурмистров разложил бумаги, выпил минеральной и принялся бубнить доклад. Никто его не слушал; в зале стоял сдержанный гул, как бывает, когда приятели и неприятели, собравшись после летних вакаций, спешат обменяться впечатлениями. Не слушал и Бабаев, а склонял ухо то к одному соседу, то к другому – оба с охотой просвещали новичка.