Маскарад - Валерий Пылаев

Знаю, тебя не интересует политика, но среди друзей старика Меншикова могут быть и те, кто связан с этим вашим колдуном… Может, он и сам сейчас здесь?

Вполне разумная мысль, хоть и сомнительная. Но одно ясно: что бы ни задумал говорить Сумароков, он наверняка делает это или с разрешения, или вовсе с прямого указания своего покровителя. А значит, тот вполне мог явиться и понаблюдать. В такой толпе, да еще и с умением менять личины, как перчатки — легче легкого.

Я даже попытался прощупать публику в зале. Но конечно же, без особого результата: сегодня в Мариинском дворце собрались сильнейшие Владеющие Петербурга, и концентрация Таланта вокруг оказалась такая, что мое внутреннее око буквально ослепло. Членов Госсовета было не так уж много, всего несколько десятков, а остальные места занимали почетные гости, главы наследники знатных родов, их наследники, непонятные визитеры на птичьих правах — вроде нас с Геловани…

И, конечно же, журналисты. Дюжина голов, а то и две. Акулы пера каким-то непостижимым образом подвинули даже почтенных старцев в первых рядах, а рыбешки калибром поменьше расположились вдоль стен. Особенно раздражали фотографы: чуть ли каждый считал своим долгом поймать в прицел объектива его высочество цесаревича, и треск вспышек слышался со всех сторон.

Кто-то основательно постарался, чтобы на закрытом для глаз и ушей простых смертных заседании оказалось как можно больше людей. И наверняка постарался не случайно. Судя по недовольным и слегка опешевшим физиономиям Ивана и Горчакова — явно не они.

Значит, консервативное «правое» крыло Госсовета не при делах. Император, скорее всего, тоже — Александр всегда отличался склонностью к умеренности, порядку и почти армейской дисциплине. И такого бедлама на заседании высшего законосовещательного органа точно бы не потерпел. Так что вариантов, в общем-то, и не осталось: эту шушеру всеми правдами и неправдами нагнали сюда то ли сторонники и друзья покойного Меншикова, то ли…

Нет, никакого другого расклада придумать я так и не смог, а когда в сторону трибуны направился виновник торжества — его сиятельство князь Сумароков собственной персоной — впечатление лишь усилилось. Слишком уж нагло его сиятельство пер напролом к возвышению в дальнем конце зала, разве что не расталкивая плечами замешкавшихся журналистов, государственных мужей с золочеными эполетами и даже суровых генералов из штаба. Шел ровно, не останавливаясь.

И только уже на ступеньках развернулся, будто бы невзначай поправил галстук и широко улыбнулся, позируя перед фотокамерами. Видимо, ничуть не сомневался, что сейчас все будут смотреть только на него. И что завтра на первые полосы столичных газет он попадет именно таким: обаятельным, изящным, одетым с иголочки и почти до неприличия привлекательным.

С такого расстояния я не мог как следует разглядеть выражения лица Сумарокова, но почему-то ничуть не сомневался, что оно буквально сияет самоуверенностью. Однако его сиятельство не обладал ни серьезным государственным чином, ни положением, ни каким-то особенным Талантом, ни даже запредельным богатством. Ни, как я уже успел убедиться, отвагой или хотя бы тем, что обычно называют мужественностью. Конечно, при нем все еще оставался титул, однако в зале, буквально набитом под завязку князьями и графами, едва ли стоило на это полагаться.

И все же Сумароков вел себя так, будто вдруг ни с того ни с сего вымахал на две головы выше всех здесь присутствующих — причем во всех смыслах сразу. Даже фигура увешанного орденами седобородого старца за огромным деревянным столом на самом верху на фоне его сиятельства… скажем так, несколько терялась.

— Прямо сияет, собака, — едва слышно выругался Иван. — Гнать бы его отсюда. Поганой метлой…

Но Сумароков уже занял положенное место за трибуной и теперь выжидательно поглядывал то на публику в зал, то на председателя за спиной. Пока тот, наконец, не заговорил.

— Господа члены Государственного совета и уважаемые гости! — Орденоносный старикан увесисто стукнул по столу деревянным молоточком. — Начнем, пожалуй… Слово предоставляется заместителю директора департамента таможенных сборов коллежскому советнику его сиятельству князю Павлу Антоновичу Сумарокову!

Значит, заместитель. И чин всего-то навсего по шестому классу — не самая значимая фигура. А уж на фоне присутствующих здесь министров так и вовсе пшик… Кому-то пришлось приложить немало усилий, чтобы такой мелкой сошке, как Сумароков, выделили время на целую речь на заседании Госсовета.

И я, кажется, уже начал догадываться — кому.

— Благодарю, Дмитрий Мартынович, — хорошо поставленным голосом отозвался Сумароков — и тут же развернулся в зал. — Приветствую вас, милостивые судари! Попросту отнимать время у собравшихся в этих стенах достойнейших представителей дворянского сообщества с моей стороны не просто бестактно, но и в высшей степени неразумно. Так что нам, без сомнений, следовало бы перейти прямо к делу…

Сумароков смолк чуть ли не на полуслове. И не потому, что выдохся — похоже, ожидал то ли аплодисментов, то ли еще чего-то… А может, просто нагонял серьезности театральной паузой.

— Прошу вас, Павел Антонович, продолжайте, — хмуро проговорил председатель.

— Разумеется. — Сумароков чуть склонил голову. — Однако перед тем, как я перейду непосредственно к основной части моего выступления, позвольте напомнить всем здесь присутствующим о важнейшей вехе истории в нашего отечества. Об особенном, поистине эпохальном событии, которому старейшие из нас были свидетелями — лично. Речь пойдет о дне пятого марта одна тысяча восемьсот шестьдесят первого года. — Сумароков набрал в легкие воздуха и закончил: — Когда впервые был обнародован и во всеуслышание оглашен высочайший Манифест о Всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей!

— Вот ведь паскуда… — прошептал Иван, сжимая кулаки. — Ты посмотри!

Глава 22

Пока я непонимающе морщился, остальные понемногу «закипали». Куда более искушенные