Татьяна Иванова - Сорняк из райского сада

— Нет! Я не пыталась найти ответа на этот вопрос, я просто с каждым разом, приобретая опыт, старалась выполнять задания все лучше и лучше!

— Приобретая опыт, говоришь? Старалась?

Птолетит тяжело вздохнул.

— Секрет наших неудач вовсе не в отсутствии старания, Элионте, и сколь бы преданно мы его не прикладывали, хороший результат от него не зависит!

— А в чем же он, этот секрет?

Он горестно усмехнулся и участливо положил руку ей на плечо.

— Вот этого я и не знаю!

— И это не дает тебе покоя?

— Не дает покоя! Если б дело было только в отсутствии покоя, то и беда была бы не бедой! Это разрывает мне сердце от жгучей, нестерпимой боли! Люди выходят из под нашего контроля, Элионте, и мы, как ни стараемся, ничего не можем с этим поделать! Мы бессильны перед восприятием ими нашего влияния, и не в состоянии ничего изменить так, словно всякий раз пытаемся повернуть реку вспять, а не повлиять на человеческий разум, и у нас при этом ничего не получается!

— Но почему это происходит с тобой сейчас?

Птолетит удивленно на нее посмотрел, не поняв вопроса.

— Сейчас?

— Да, сейчас, сегодня, в данный момент! — пояснила Элионте. — Ведь до этого ты не был таким… — Она умолкла от того, что не посмела вот так сходу охарактеризовать его неистовое, доведенное до отчаяния состояние.

— Почему сейчас? — Птолетит горестно усмехнулся.

— Да потому, наверное, что настало время.

Элионте с глубоким сочувствием взглянула на своего друга.

— Настало время?

— Да! Настало время прорваться нарыву, саднящему душу столько лет, взорваться гневу и отчаянию, лопнуть сердцу! — Охарактеризуй это как хочешь!

После этих слов в глазах Элионте вновь появился страх.

— Ну что ты молчишь и смотришь на меня так испуганно? — укоризненно спросил Птолетит.

— Разве ты не догадывалась, что это должно было когда-нибудь со мной произойти?!

Элионте молча опустила голову, больше не в силах выносить его гнев, так незаслуженно обрушившийся на нее, и по щекам ее покатились слезы.

Птолетит, опомнившись, приблизился к ней и взял за руку.

— Прости, Элионте! Прости! Мне не стоило так говорить с тобой! Не стоило, я знаю! Садись! — он, нежно взяв ее за плечи, опустил на траву, а потом присел радом и умолк.

Элионте, немного успокоившись, и мгновенно простив любимого друга, вновь обратилась к нему, думая о том, что в данный момент он непременно должен перед кем-то выговориться, чтобы облегчить душу.

— Я знаю, что это случилось после того, как ты вернулся с Земли, Птолетит. Я поняла это там, возле Храма, когда увидела тебя.

Он устало на нее взглянул.

— Разве это важно? Какая разница, после чего этому суждено было случиться?

— Как знать, может и важно!

— Для кого?

— Для меня.

— В чем ты пытаешься разобраться, Элионте? Неизбежное дало о себе знать, и свершилось это как неоспоримый факт, так стоит ли копаться в причинах?

— Стоит! — на удивление твердо сказала Элионте.

А потом склонила голову, прильнув к его плечу.

— Что случилось там, на Земле? Расскажи мне. Я должна узнать об этом, я чувствую это сердцем.

— Хорошо! — ответил Птолетит. И его прекрасный лик в то же мгновение превратился в маску отчаяния.

— Это был ребенок, восьмилетний мальчик, — человеческое существо, состоящее уже во вполне осознанном возрасте, чтобы суметь понять, что с ним происходит. Это был ребенок — приветливый, добрый мальчик, беспредельно любимый своими родителями. Его разум был светлым, ибо растущий в любви и ласке, он в душе своей ни на кого не копил зла. Он был общительным и доверчивым, и потому этому маньяку удалось без труда заманить его в свои сети.

Птолетит вдруг резко умолк и, скрывая страдание, закрыл лицо ладонями.

— Это было убийство, насилие? — спросила Элионте.

— Это было убийство. Он убивал его хладнокровно и жестоко, продляя себе удовольствие, а ребенку страдания, и я ничего не мог с этим поделать! Сначала, когда он вел мальчика, пытаясь отыскать удобное для расправы место, я посылал ему всяческие воспоминания, начиная с умерших родителей, затем пытался напомнить ему о нем самом, находящемся в восьмилетнем возрасте. Он же, словно насмехаясь надо мной, жестокосердно отмахивался от этих воспоминаний. И тогда я понял, что его закоренелого звериного рассудка ими не пробить. Оставив это, я попытался завладеть ходом его мыслей и отвлечь от задуманного, но он, словно предчувствуя это, не выпускал из поля зрения свою жертву, которая, невзирая ни на какие отвлечения, маячила у него перед глазами, в каждый момент времени, напоминая о том, что он хочет совершить. Я не смог даже помешать ему, инсценируя воспринимаемые помехи в виде раздающихся вблизи шагов и тревожного рева милицейских сирен. В такие минуты он, затаившись, зажимал ребенку рот и удивленно оглядывался по сторонам, однако мальчика не отпускал и не убегал сам.

Одним словом, я использовал все возможно-допустимые методы, — Птолетит сделал короткую паузу после этих слов и многозначительно взглянул на свою подругу. — И при этом я так старался, Элионте, что тебе и не снилось!

— Я сожалею, что не в твоей власти было помочь этому мальчику, Птолетит, но в чем ты можешь себя упрекнуть, чтобы так терзаться?

Он резко вскочил со своего места и принялся нервно расхаживать взад и вперед, то и дело задевая ноги Элионте, согнутые в коленях и прикрытые голубым воздушным одеянием, даже не замечая этого.

— О чем ты говоришь, Элионте?! Ведь ты же прекрасно знаешь, что я смог бы помочь этому ребенку!

Она побледнела после этих слов.

— Птолетит! Но…

— Да! Я смог бы ему помочь! И когда случается нечто подобное я только и думаю об "Этом". — Последнее слово он произнес тихо, но многозначительно, заставив взволнованную Элионте побледнеть еще больше.

— Но "Это" запрещено "Его" властью строго настрого! И ты прекрасно знаешь о последствиях, которые могут тебя ожидать за ослушание! — воскликнула Элионте. — Вспомни Моремика!

Птолетит остановился и мечтательно на нее взглянул. И в этот миг взгляд его сделался таким лучезарным, что Элионте силой своего восприятия ощутила мерцающий серебристый свет, исходящий из его глаз, медленно рассеивающийся, обволакивающий его лик и развевающиеся от легкого дуновения ветерка золотистые, пшеничного оттенка кудри.

— Как знать, а вдруг одна невинная спасенная человеческая

жизнь сможет сделать нас такими счастливыми, что мы

пожелаем принять и свой уход в небытие не как наказание, а

как должное желанное умиротворение?! Ты никогда не