Семён Данилюк - Убить после смерти

Ознакомительный фрагмент

Через десять минут в квартиру позвонили. Ксюша, решившая, что вернулся раскаявшийся муж, с нарочитой неторопливостью пошла открывать. Увы, в дверном глазке обрисовалась фигура притоптывающей в нетерпении Оленьки.

Ксюша заколебалась, — сегодня ей никого не хотелось видеть. Тем более говорливую подружку.

Оленька, мать — одиночка, миниатюрная блондинка с зазывной поволокой в синих глазищах и пикантными ямочками на персиковых щечках, выросла и созрела в сознании собственной неотразимости. В самом деле, редкий мужчина мог устоять перед этой завлекающей улыбкой. В какой бы компании ни оказалась сексапильная синеглазка, она тут же принималась постреливать глазками, наполняя сердца мужчин истомой, а их жен — тревогой и неприязнью. К чести Оленьки, делала она это чаще всего вполне бескорыстно, просто из потребности лишний раз ощутить собственную власть над мужчинами. Но жёны-то об этом не знали. Неудивительно, что подруг, кроме снисходительной Ксюши, она не имела. Впрочем, и долготерпение Ксюши в своё время оказалось подвергнуто жестокому испытанию. Едва перед свадьбой она познакомила Павла с Оленькой, как та по своему обыкновению попыталась отбить его у подруги. Правда, без успеха. В практике Оленьки— завоевательницы это оказался, пожалуй, единственный случай, когда мужчина пренебрег ею. Простить такое унижение она решительно не могла. И при встречах с Павлом переходила на язвительный тон, на который он реагировал с неизменным равнодушием. Что еще пуще выводило из себя незадачливую обольстительницу. На вопрос Ксюши, почему он столь неприветлив с ее подругой, Павел отреагировал по обыкновению лаконично: «Стервочка». Про себя Ксюша с ним согласилась и, само собой, рассеять мужнино предубеждение не пыталась. Да и Оленька старалась при Павле лишний раз не появляться. Но раз пришла под ночь, очевидно, что-то стряслось. Ксюша неохотно откинула цепочку.

В квартиру подруги Оленька по обыкновению буквально ворвалась и тут же ухитрилась задеть плечом вешалку. В сердцах она выматерилась.

— Оп-ля! — спохватившись, Оленька опасливо прикрыла рукой рот. — Твой дома? — запоздало уточнила она. Ксюша отрицательно мотнула головой: — Чего на ночь, без звонка? — Потому что подруга! Знаешь, как поэт Светлов говорил? Дружба — понятие круглосуточное. И если плохо, то к кому еще податься? Без звонка, видишь ли! Да потому и без звонка, что плохо. Могу уйти, если некстати.

Оленька вновь потянулась к снятому плащу. Требовательно замерла в ожидании.

Плохо взбалмошной Оленьке бывало едва ли не каждую неделю. Поводом для дурного настроения могло стать что угодно. Сопли у сына, разрыв с очередным любовником, «поехавшие» колготки. Утешать ее становилось занятием утомительным. К тому же в том состоянии, в каком пребывала Ксюша, она сама нуждалась в утешении.

Но сказать об этом мнительной подруге — значило спровоцировать разрыв. То, что другим тоже иногда бывает плохо, Оленька не осознавала, кажется, совершенно искренне.

— Будет кукситься. Проходи, раз пришла, — Ксюша подтолкнула гостью в гостиную, открыла уставленный спиртным бар, вопросительно приподняла розовый «Мартини» и ананасовый сок.

— Да, — подтвердила Оленька, с ногами обустраиваясь в любимом Ксюшином кресле. — Только набулькай сразу полный. Знобит.

Жадно, давясь, она выпила бокал. Это было что-то новенькое.

Ксюша пригляделась повнимательней. Оленьку и впрямь трясло. На молочно-белом личике проступало непритворное волнение.

— Что на этот раз случилось?

— На этот? В смысле? — вопрос будто вернул Оленьку из переживаний, в которые она погрузилась. — А! Женька замуж предложил.

Это не было свежей новостью и во всяком случае не объясняло причину Оленькиного волнения. Евгений Сапега едва ли не с восемнадцати лет вздыхал по юной соседке по двору. Увы, безответно! Предложения руки и сердца отвергались год за годом. После каждой неудачи незадачливый поклонник неделю восстанавливал уязвленную мужскую гордость в компании проституток.

— В какой по счету раз отказала?

— Я согласилась, — Оленька с сожалением заглянула на дно бокала. — В конце концов когда-то за кого-то идти придется. И Димке отец нужен. Пусть лучше этот, если уж не выходит по любви.

По любви у Оленьки и впрямь не выходило. Слишком нетерпелива была. Могла, например, во второй или третий вечер знакомства придумать себе именины и потребовать в подарок лисью шубу или ювелирный гарнитур. После чего оторопевший любовник обычно исчезал. От мужской скупости Оленька сильно страдала и выплакивала очередную обиду на груди подруги. Ксюша пыталась убедить ее, что нельзя требовать всего и сразу. Чрезмерная алчность отталкивает мужчин. Надо дать время, чтоб он ощутил себя любимым, и тогда «само покатит». В ответ Оленька оскорбленно фыркала. По ее мнению, дорогой подарок в начале знакомства — это тест, отделяющий истинного мужчину от никчемных безденежных прохвостов. Увы! Прохвостов в жизни Оленьки попадалось много больше. Тем не менее принципам своим она не изменяла и в двадцать три года продолжала менять любовников, подобно золотоискателю, промывающему лоток за лотком в поисках золотого песка.

— Стало быть, Женька наскворчал на лисью шубу? — не удержалась от поддевки Ксюша.

Уловившая насмешку Оленька раздраженно поджала губки.

— Наскворчал! Брёдаешь! Тудамо-сюдамо! — передразнила она. — Сколько тебя учу манерам, а всё без толку. Нахваталась словесного мусора от муженька малограмотного. А что касается Сапеги, — попытка не пытка. Не заладится, — возобновлю пасьянсы.

Пасьянсами изысканная Оленька отчего-то называла свои любовные романчики.

— Ничего, — свыкнется. Как в других семьях. Оленька намекающе наморщила носик. Раздосадованная тем, что Ксюша не отреагировала, зло ощерилась: — О тебе, между прочим, говорю. Муж во всю на сторону гуляет, а ты живешь зажмурившись! Вот и сейчас, где он? Именно Оленька на правах подруги первой намекнула Ксюше, что у Павла кто-то завёлся. После чего мир в Ксюшиной душе задрожал и начал рассыпаться.

В висках Ксюши заколотило. Сил сдерживаться более не было:

— Ты что, с этим пришла?! Чтоб куснуть? Не могла дотерпеть до утра?

Добившаяся своего Оленька выпрыгнула из кресла, покаянно прильнула к взбешенной хозяйке: — Я поганка, правда? Но, Ксюха, родная, если не я, то кто скажет? Другие-то вид делают, чтоб приятельницу не потерять. А я всё лбом колочусь… Ксюш, можно я у тебя заночую? Димка у предков. А одной быть дома так не хочется.

«Если не хочется одной, зачем опять сбагрила сына старикам-родителям»? — хотелось спросить Ксюше. А еще пуще хотелось выставить утешительницу, из тех, что, обнимая, не преминут ковырнуть ноготком открытую рану.