Переворот.ru - Олег Георгиевич Маркеев

— честный. Просто натура такая. А что карьерист, так это недостаток, а не порок.

Курицын сделал кислую мину и захлопнул папку.

— Гром, извини… Знаешь, что такое мораторий?

— В универе проходил.

— Не знаю, чему тебя там учили…

— Нас там одному и тому же учили. Или что-то не догоняю?

Курицын поморщился.

— Мораторий, Володя, это когда я забил на ваш ОВД ровно на месяц. Хрен вы от меня хоть одно постановление получите.

— Не понял?

Курицын сделал вид, что не заметил, как подобрался Громов, и тем же нудным тоном продолжил:

— А сегодня выхожу в ночь и устрою проверку на законность задержания. Весь «обезьянник» и КПЗ переворошу. Если хоть один задержанный, хоть вот на столечко… Хоть буковка в протоколе неправильно стоит… — Курицын как-то по-детски всхлипнул. — И дежурного, и наряд, что приволок «клиента», подведу под статью, к чёртовой матери. Потому что уже достали!

Громов уловил в голосе Сашки нотки оскорблённого самолюбия, и решил перевести все в шутку:

— Протоколы… Ты же сам знаешь, как у нас с грамматикой дело обстоит. В слове из трёх букв по восемь ошибок делают.

— А правовую безграмотность ментов будем искоренять топором! — Вдруг пустил петуха Сашка. Он отдышался. — Цитирую речь нашего прокурора, между прочим. Итого, в духе последних веяний в правоприменительной практике и негласных указаний руководства я посылаю тебя нафиг.

Громов покрутил головой, как боксёр после крепкого удара.

— Не понял?!

— Уточняю — ни постановления о возбуждении уголовного дела, ни, соответственно, постановления об аресте. Крутитесь сами, ребята. Трое суток у вас есть.

Курицын отодвинул от себя папку.

— Йопнулся? — взорвался Громов. — На ней же четыре кило тротила! Взрывное устройство в сборе, с детонаторами и пусковым устройством. Даже за ношение разрозненных частей — и то срок полагается. Тебе статью УК назвать, если курс универа забыл?

— Ничего я не забыл. Но постановления не будет. — Курицын с щёлочью в голосе добавил: — Скажи спасибо своим обноновцам. Подставили, суки, хуже не куда!

Громов сделал удивлённое лицо.

— Ну-ка просвети! А то я, пока за бандитами гонялся, от жизни отстал.

Курицын с сомнением посмотрел ему в глаза.

— Точно не в курсе?

— Клянусь!

Сашка откинулся в кресле. По лицу был видно, что весь кипит внутри от едва сдерживаемой ярости.

— Сериал «Менты», сезон пятый, серия сто десятая… — скривив губы, процедил он. — Ваши «наркотэки» пасли мелкого барыгу возле школы. То ли ошиблись, то ли ждать надоело, но приняли совершенно левого пацана. Знаешь, как делается? Сцапали, двое руки крутят, третий в задний карман джинсов герыч сует. Притащили в отдел, прессанули слегка, он через час признательное накатал.

— Бывает, — вставил Громов, решив, пусть Курицын выговорится, а уж потом можно вернуться к своей проблеме.

— Ага! — завёлся Курицын. — А ещё бывает, что, когда мама с папой прибежали, господа опера с них «штукарь» баксов стребовали за закрытие дела! Уже знали, сучары, что мальчик из хорошей семьи и бабки в семье есть. Папахен отмусолил им тысячу «уев», а опера через час заявили, что бабок не брали и брать им совесть не позволяет, потому что пацан сел за дело. И уже обживает камеру в Бутырке, откуда изъять его нет никакой возможности. Короче, сушите сухари, дорогие родители!

— Подло, но умно. Дело о получении взятки не светит. Потому что взятку давали за закрытие дела. А если пацан в камере, то и брать не на чем, так?

Курицын кивнул.

— Так они родителям и растолковали, когда они насчёт баксов голосить начали. Итого, полный облом! — Сашка судорожным движением прикурил сигарету. — Но тут на сцене появляется сам ребе Исаак Альбертович.

Громов хохотнул. Исаак Альбертович Франк был адвокатом по уголовным делам с тридцатилетним стажем, волком седым и матерым. Время от времени в охоте за гонорарами он забегал на их с Сашкой территорию. Каждый его налёт помнился очень долго.

— Черт, я из-за него скоро бытовым антисемитом стану! — Курицын шумно выдохнул дым. — Этот старый… юрист, прости меня господи, столковался с мамой и папой на ту же «штуку» баксов. И, не заходя в ОБНОН, пошёл прямиком к вашему шефу. Полистал материалы дела, сунул нос в вещдоки. И начал охмурёж. То-се, коньячок под кофеёк, надавил на совесть, намекнул, что развалит дело в суде по счету раз… Шеф твой потёк, потому что сам понимал, мальчишка попал под раздачу чисто случайно. Но по делу уже отчитались, обратный ход давать — самому себе вредить. И тут Альбертович внедряет в умную голову твоего шефа гениальную мысль, а не спихнуть ли тухлое дело на прокуратуру?

— Альбертович сам вызвался организовать передачу дела, или я его не знаю, да?

— Само собой. А через полчаса он уже мило улыбался мне со стула, на котором ты сидишь. Знал же, к кому обратиться! Всё рассчитал, прохиндей. Я же, епонамать, за справедливость и законность… Причём так, что об этом каждая собака знает!

Сашка раздавил окурок в пепельнице.

— Итого, этот жук и меня развёл. Столковались на том, что я выпускаю пацана из камеры до суда. Он даёт признательные показания в полный рост и сдаёт всех барыг, кто крутится вокруг школы, и всю их клиентуру.

Громов отлично разбирался в тонкостях оперативных игр и сразу же уточнил:

— Чью информацию через пацана реализовать хотел: свою или наших «наркотэков»?

— Свою, естественно! Нафиг твоим «наркотэкам» такую грядку вытаптывать? Они вокруг школы ещё лет пять отчётность себе добывать будут, если разом этот малинник не вытоптать. А у меня оперативной информации на эту школу — выше крыши. И вся без движения лежала, потому что не было повода.

— То есть ты решил и сесть, и рыбку съесть, и кое-чем не подавиться. Умно.

— А что теряться, когда так