Йольские забавы - Елена Чаусова

если срубить вилинско древо… дерево, в котором живет лесной дух, она найдет себе другое подходящее и быстро успокоится. Хотя неприятностей на вырубке лесорубы все равно получили бы себе немало, но не настолько опасных. А вот когда она одновременно осталась и без дерева, и без крыльев — она не смогла восстановить свою целостность и равновесие. Будто бы зависла между бытием и небытием. Умереть духи не могут, но это все равно, по сути, очень похоже на то, что происходит с людьми, когда они после смерти в мороев и стрыгоев превращаются.

— Она, вроде, получше стрыгоя соображала, — со знанием дела высказался Ионел.

— Так у нее собственный дух на месте был, — ответил Кайлен. — Человеческий дух после смерти тело покидает, и очень быстро. Ни упырь, ни призрак душой не обладают. Только энергией, которая отчасти сохраняет форму личности того, кому принадлежала. Примерно как ботинки у тебя со временем стаптываются под твою ногу. Опять же, если все идет нормальным образом, эта энергия просто растворяется в земле и воздухе, — Кайлен выразительно махнул рукой. — Поэтому морои и стрыгои появляются только если что-то пошло не так: незадолго перед смертью, после смерти или при погребении. Нарушается естественный порядок вещей — и возникает противоестественное: ни живое, ни мертвое.

— Тьху, бесовство, — выразительно высказалась Андра.

— Оно самое, — согласился Кайлен, не став вдаваться в подробности. — Так вот, если бы пень от спиленного духова дерева был человеком, получился бы стрыгой, но вместо этого — вышло что-то вроде очага гангрены, которая от него начала расползаться вокруг. Оставить его так — и лес начал бы умирать, чем дальше, тем сильнее. А потом и до вас бы добралось. Скорее всего, на полях урожай в этом году уже бы не собрали, лесные животные начали бы болеть, а от них — и деревенский скот. Словом, к осени тут вымерло бы все: и лес, и деревня. И виле бы совсем худо стало, разумеется, она и сейчас-то не в себе была…

Мария ахнула, прикрыв рот ладонью, а остальные мрачно нахмурились.

— Так, а чего ж вы мне про это перед походом в лес не сказали? — закономерно поинтересовался Горан.

— А чем бы это помогло? — возразил Кайлен. — Расскажи я про пресловутый пень, расскажи я про то, что собираюсь сделать — это ничего бы не поменяло к лучшему. Зато переживал бы ты сильнее. А люди, когда очень переживают, обычно делают какие-нибудь глупости, а не что-то путное. Вот рассказать о себе раньше мне и правда стоило бы, а перед тем, как в лес идти, воду баламутить — точно нет, — уверенно закончил он свою речь.

— Ну, ваша правда, — неожиданно поддержала его Андра. — Перед важным делом баламутничать не стоит.

— Дак что, никак иначе нельзя, чтоль, было? Чтоб не рисковать так! А если б она вас все ж таки пришибла? — решил возмутиться Ионел. Хорошо хоть Мария отвозмущалась уже.

— Нельзя, — уверенно ответил Кайлен. — Восстановить настолько нарушенное равновесие могут только другие духи или жители холмов. И то далеко не все. Ну, можно было бы из холмов кого-то еще привести, помимо меня… после двенадцатой ночи от Солнцестояния. До нее никто бы никуда не пошел.

— От же паршивцы! Нешто им людей не жалко? Да или хоть вылву… — немедля сурово осудила Андра королевское семейство холмов Семиграда.

— Им, в первую очередь, нарушенного равновесия жалко, от которого всем плохо становится — и людям, и зверям, и самим жителям холмов. Вот только здесь всего один дух и деревня одна. А праздничные обряды и ритуалы — это благополучие всей земли целиком. Так что вами бы немного пожертвовали ради общего блага… — пояснил Кайлен. — Это у меня обязательств мало, как у полукровки, и я тут могу все праздники по лесу бегать. Еще матушка моя есть, конечно, но она нам с женским лесным духом ничем не помогла бы…

— А?.. — начал Ионел и тут же осекся, задумчиво почесав затылок. Судя по тому, что у него начали краснеть уши, для чего именно женскому духу нужен мужчина, а не его матушка, он вполне сообразил.

Мария тоже сообразила, но поскольку речь тут шла не о ней, хихикнула в кулак и лукаво покосилась на смущенного младшего брата. Горан, по всему, додумался еще вчера, потому что не удивился ни капли. А бабка не удивилась потому, что ее было сложно хоть чем-то удивить, даже тем, что Кайлен — волшебное существо из сказок.

— Так, когда мы того утопленного русалками нашли — то же самое было, выходит, — Шандор тоже сообразил, только о своем.

— Мх-хм, — кивнул Кайлен с набитым ртом. Кашу ему доесть очень хотелось. И, возможно, еще третью миску попросить.

— Я и не сообразил сразу: тогда-то я не видел ничего, эйра Эйлин сказала только, что это не для нас уже дело, а для королевского семейства. Ну, объяснила кратко, почему… А сейчас вы ничего толком не рассказали, Неманич, — с явным упреком в тоне добавил Шандор.

— Дык, выходит, вы там и друг перед другом секретничаете, — развеселилась Андра.

— Да никто не секретничает! — проворчал Кайлен, дожевав. — Шандор и в нежити хуже меня разбирается, потому что это не его колдовство. А я в травах хуже вас понимаю, а ковать амулеты вообще не умею.

— Да будет вам уже, — бабка махнула на него рукой. — Чать, никто вам нос не откусит за то, что не сознались. И даже Мария скалкой не побьет. Ешьте давайте, оголодали совсем, всех спасая, — она пододвинула к нему поближе тарелку с хлебом и овечьим сыром.

Кайлен вздохнул и принялся сосредоточенно доедать кашу. Он, конечно, и правда всех спас, но его все равно мучила совесть из-за того, что он при этом заставил всех за себя переживать.

— А капитану Фаркашу-то вы почему не сказали? — удивился Горан следом за Андрой.

Вздохнув еще раз, Кайлен отложил ложку и с расстановкой пояснил:

— Потому что вовсе ничего не говорить — проще, чем делать вид, что задуманное для меня безопасно. А если вид не делать, вы бы меня все отговаривать начали… Если я не прав, поднимите руки вверх все, кто не начал бы.

Руку подняла одна бабка Андра, зато совершенно не задумываясь.

— Вот поэтому я ничего и не сказал, — констатировал Кайлен, разведя руками. — Для такого колдовства еще и внутренняя уверенность нужна. Чем больше, тем лучше. И откуда ее взять, когда тебя все отговаривают, решительно непонятно.

— Ешь, — сказала на этот раз уже Мария, очень заботливым тоном, и погладила его по голове.

— Дурной, но сердобольный, — веско