Михаил Ахманов - Али Бабаев и сорок покойников

Спальню дизайнер оформил в стиле застойной брежневской эпохи, и потому она была особенно уютной: ореховый румынский гарнитур, трельяж с большими зеркалами, хрустальная люстра и непременные ковры. Кабинет был строгим, в деловом американском вкусе: письменный стол, компьютер, телефоны, стеллажи (пока еще без книг) и кресло, крутившееся в любую сторону. Единственным украшением здесь был плоский аквариум с рыбками – они пучили глаза на Бабаева и Нину и лениво пошевеливали хвостами. В комнате Гута, обставленной новоделом под русскую старину, лежала в уголке подстилка для ротвейлера. Сам Кабул ходил по пятам за гостьей и хозяином, тыкался мордой в круглые нинины коленки и одобрительно сопел – уж больно сладко пахла Нина. Этот аромат кружил Бабаеву голову.

Осмотрев его апартаменты, они вышли на балкон. Перед ними простиралась вся Москва или хотя бы ее половина: нитки железных дорог и здания вокзалов, Каланчевка, Сокольники, ближняя часть Садового кольца, а за ним, в отдалении, центр с Кремлем и Белым Домом. Наступил вечер, и тысячи, десятки тысяч огней горели и перемигивались внизу, будто приветствуя их, приглашая спуститься и пройтись по московским улицам. В этот миг Бабаеву казалось, что его мечты исполнились: вот жилище, в котором он хотел поселиться, а вот – любимая женщина, госпожа его хане, и есть в нем пятая комната, пока что пустая, но просторная и светлая, как раз для детишек. Для сына и дочки… нет, пусть будет двое мальчишек и столько же дочерей…

Он вздохнул, сожалея об упущенном времени. Вдруг подумалось Бабаеву, что он у многих отнял жизнь, а никому ее не подарил, не продолжил свой род, не баюкал сына, не слушал его лепет, не сделал и другого, что положено мужчине: дом не построил и дерево не посадил. Какие деревья, какие дома и сыновья! Он был служилым человеком сегодня здесь, а завтра там, словно лист, гонимый ветрами, словно всадник, обреченный на скитания в бесконечном степном просторе. Горько стало ему от этой мысли, горько и обидно, но, превозмогая это чувство, он прошептал:

– Ничего, ничего… Если ты родился в седле, это не значит, что в нем ты и помрешь.

Нина встрепенулась, отвела взгляд от сиявшей огнями пропасти, спросила:

– Что ты сказал, Али? Какое седло?

– Кисмет, – отозвался Бабаев. – Рок, судьба!

– Ты думаешь о нашей судьбе? О прошлом или будущем?

– О будущем, джан. О наших детях. Два мальчика, две девочки…

Она кивнула, словно это само собой разумелось. Потом промолвила:

– Хочу спросить… не обижайся, Али… столько лет прошло… наверное, у тебя были женщины?… там, куда тебя послали?…

– Были, – подтвердил Али Саргонович. – Женщины были, любимой не было.

Он знал, что когда-нибудь Нина об этом спросит. Что ж, он сказал ей правду! Были девушки на одну ночь, были шалости в гареме старого Фарука, было кое-что еще. Как мужчине в расцвете лет прожить без женщин?… Было, было! Только не было любви.

Нина прижалась к нему.

– Я понимаю… Пятнадцать лет – такой огромный срок… Я тоже не безгрешна.

– Не надо об этом, бахтаали, – пробормотал Али Саргонович. – Что случилось, то случилось, и нет в том ни твоей, ни моей вины.

По ее губам скользнула улыбка.

– Ты прав, не надо, милый… Как ты меня назвал? Не афсунгар, не зарбану… Бахтаали?… Что это значит?

– Счастье Али, моя горлинка. Знаешь, на фарси столько ласковых слов… тех, что говорят любимой…

– Я хочу их услышать. Все! – потребовала Нина.

Слов и правда было много – лалегун, анар, аху, бахар, гаухаршад, аржан, ашуб [36]… Чтобы все сказать, нужно было время. Но в этот вечер они никуда не торопились.

Утром Гутытку привез Бабаева и Нину в офис на Лесной – Али Саргоновичу хотелось представить лалегун своих сотрудников. Галантный Маркелов поцеловал Нине ручку, Калитин осведомился о здоровье, а Пожарский спросил, есть ли в городе Туле еще такие красавицы и не польстятся ли они на бывшего доцента. Что до юной секретарши Земфиры, то та, соблюдая внешний политес, поглядывала на Нину с легкой завистью. К мужскому обаянию Бабаева Земфира не осталась равнодушной и, вероятно, строила некие планы, но теперь сообразила, что шансов у нее не было и нет. Однако, будучи девицей трезвого образа мыслей и вспомнив о своих семнадцати годах, она решила, что для нее Бабаев староват, и пожилая дама в тридцать пять подходит ему лучше.

В одиннадцатом часу Бабаев распрощался с Ниной, усадил ее в новенькую «шкоду» («тойота» пока что скучала без номеров), и Гут повез афсунгар в город Тулу. Что до Али Саргоновича, то он направился в свой кабинет. Душа его пела, глаза искрились счастьем, ибо память о минувшей ночи была еще реальна и жива.

Он сел к компьютеру, собираясь просмотреть кое-какие материалы, поступившие из Центра, но тут зазвонил телефон.

– Насчет поррученного вами, – раздалось в трубке. – Есть интерресная инфоррмация.

Что-то невежлив кунак! Не поздоровался и себя не назвал, подумалось Бабаеву, но тут же он сообразил, что Яша действует как настоящий гоблин, обитатель темных мест: никаких имен и никаких фамилий. В ФСБ человек с его опытом уже дослужился бы до майора, но вряд ли Яшу устраивал майорский оклад.

– Слушаю, – произнес Али Саргонович, невольно понижая голос.

– Вы в куррсе, чей это номерр?

– В курсе. Одного шакала с двумя кадыками.

– Тогда вы понимаете, что возникают сложности.

– Не было бы сложностей, я бы тебя не нанимал, уртак, заметил Бабаев.

– Вы непрременно хотите его получить? – спросил Сникерс. У меня есть дрругие прредложения, не хуже. Вот, к прримеру: «я 002 ух» или номер с сосом «с 101 ос». Эти без прроблем. Годится?

– Йок! Не годится! – решительно сказал Бабаев. – Действуй в указанных рамках. Это вопрос престижа.

– Пррестиж доррого выйдет, – отозвался Яша. – Прравда, ситуацию можно по всякому разррулить… Есть умельцы, устрроят эксидент [37], да такой, чтобы номерра сняли на законном основании. Потом прроплатим в ментовке кому положено… Но есть и прроще варриант – дать отступного владельцу. Перрекупить!

– Нет. Нужен эксидент, пусть будет эксидент. Только без жертв.

– Жерртвы сметой не прредусмотрены, – молвил гоблин и отключился.

Только Бабаев повесил трубку, как в дверь постучали.

– Кер [38]!

Вошел Калитин с тонометром, искательно улыбнулся.

– Давление бы измерить, Али Саргонович… Вы говорили, йок жены, а оказалось-то по другому! Мужское здоровье внимания требует!

Бабаев засопел в раздражении, хотел было послать его к шайтану, но, поглядев на доктора, устыдился и стал, ворча, закатывать рукав.

– Совсем стариком меня делаешь, да? Думаешь, Али под пятьдесят, совсем он ослаб, кровь не кипит, коленки трясутся? Думаешь, Али не бейбарс, а так, мудар [39] в дырявом кувшине? Думаешь, если я прошлой ночью… хмм… это самое… если мы с ханум… как это по-русски?…