Леонида Подвойская - Изродок

- Присаживайтесь, сейчас обедать будем, вот-вот Тамара придет. А пока… все-таки большая просьба. Я тут по памяти кое-что восстановил из вашего… репертуара. Знаете, один отрывок… Он выпадает из общей канвы. И я не пойму, откуда. Вот это - он потянулся за нотами и подал мне исписанные листы. Ну, признайтесь, не томите!

- Я вот это играл? - изумился я.

- Не томите, Виталий. Как я мог такое пропустить? У кого?

- Да честное слово, не знаю. Так, навеяло.

- Навеяло? Вам? Вот просто так? Ну, Виталий, вы… вы… просто гений! Да-да, и не смущайтесь!

Звонок в дверь прервал, к моему облегчению, эти восхваления.

- Томка. По звонку слышу. Она вечно торопится, нет терпения ключи из сумки доставать, - объяснил хозяин, направляясь в коридор.

- Вы только… осторожно, пожалуйста, - прошептала слепая. - Она только-только в себя приходить стала.

Слышно было, как что-то шепчет девушке отец. Ну, слава Богу, не сбежала, не забилась в истерике. Но в комнату предварительно заглянула, а вошла, словно здесь сидела здоровенная бешенная псина.

- Здравствуйте, - почти прошептала она.

Боже, как она съехала за эти дни. Лицо - одни глазищи. Но какие! И все. Ничего другого я уже не замечал.

- Здравствуй, - почему-то таким же сдавленным шепотом произнес и я.

- Мы тут говорили о музыке, - взял инициативу в свои руки отец. - И знаешь, Том, оказывается, это он сам. Это - вновь потряс маэстро исписанными листами - он сам написал! Он просто велик, твой знакомый. И, наверняка, очень добр. Злой человек такого не напишет.

- Злой человек - нет, - странно вздохнула девушка.

- Вот и лады. Сейчас пойдем обедать.

- Мы не хотим обедать. Мы прогуляемся, - покачала головой Тамара.

- Ну что же ты за гостя…

- Я знаю. Правда, Виталий?

Что я должен был сказать? Тем более, что есть мне действительно, не хотелось.

- Но вы обязательно потом приходите. Не пропадайте! - это маэстро мне уже вдогонку.

- Далеко не пойдем. Вот здесь, на солнышке, - предложила Тамара и не спрашивая моего мнения устроилась на скамейке возле своего же подъезда. - Ну?

- Не понял?

- Зачем приехал? Что ты от меня хочешь?

- От тебя? Хочу?

- Ничего не хочешь? Просто так заглянул?

- Но, Том, я… но я же люблю тебя.

- Ты? Любишь? - девушка изумленно округлила и без того огромные глаза.

- А что тут удивительного?

- Ты?! Можешь?! Любить?!

- Но… но я не понимаю…

" Господи! Она что, узнала про Лисичку? Или про…", - пронеслось в голове самое банальное.

- Все ты понимаешь. И я не дурочка. Видела…

- Что? Да что же видела?

Девушка вздрогнула, потом взяла себя в руки.

- Тамара! Ради Бога! Беги сюда! С мамой плохо! - прервал маэстро с балкона на самом интригующем месте выяснение наших отношений.

Одним махом, словно из катапульты, Тома пронеслась по лестнице и оказалась в квартире. Даже я приотстал, хотя ноги-то у меня подлиннее - через три ступеньки пер.

- Вот… Скорую я вызвал… - лепетал Тамарин предок, удерживая бьющуюся в конвульсиях женщину.

- Он… маму… трогал? - прошипела девушка.

- Виталий? Нет… Только руку поцеловал… А что? - растерялся маэстро.

- Что же ты делаешь, чудовище? Ее-то за что? - начала вдруг трясти меня за ворот рубахи девушка.

- Да я… да ты что?

В это время мама Тамары забилась в еще более сильных судорогах, потом разом обмякла, затихла.

- Умерла? Умерла? - прошелестел музыкант, лихорадочно пытаясь нащупать пульс.

- Га-а-ад! - девушка отпустила меня, но рванулась почему-то не к матери, а на кухню. Я же кинулся к слепой. И совсем она не умерла. И даже наоборот…

- Обернись, тварь! К смерти своей обернись!

Я обернулся, и Тамара вдруг ткнула меня здоровенным ножом в живот. Это было столь неожиданно, что я даже не понял сразу и не почувствовал боли.

- Она же… жи… - пролепетал я, чувствуя, как подкашиваются ноги.

- Где смерть твоя? Здесь? Или здесь? - уже со всего размаха ударила ножом меня явно обезумевшая девушка. И смерть моя действительно была "где-то здесь", потому, что закружилось, закружилось все у меня перед глазами, а затем взорвалось и разлилось ярко-зеленым пламенем. … Отец внимательно смотрит на меня и грустно качает головой.

- Ты должен запомнить, сын, раз и навсегда, что это - жизнь. Это - борьба. Они злы и свирепы. Они неисправимы. Это - отбросы, брак, может, специально созданный природой для нашей цивилизации.

- Я понимаю, отец. Но… не могу пока. Не могу!

- Без этого ты не станешь и не будешь взрослым.

- А что я буду?

- Не знаю… У нас в роду никогда не было такой… аномалии, но в других семьях… нет, лучше тебе не знать. Лучше попробуем еще раз. Я сам подберу… дичь.

Успокоенный, я засыпаю, а отец ласково гладит меня по лицу…

- Драк, драаак, ну, очнись же! - голос Тамары. Нежный голос и ласковые прикосновения. Я лежу в маленькой комнатке на маленькой кроватке. Такой маленькой, что ноги свисают чуть ли не на половину. Наверняка, Тамарина комнатка и ее же кровать.

- Ну, очнулся! Молодец! Как ты? Не очень больно?

Да за такой взгляд этих глаз я бы, я бы… Эх, жаль, что ничего не болит! Да, действительно ведь ничего не болит! Да что же это? И Тамара с ножом привиделась? Я под одеялом провел рукой по телу. Ничего. В смысле ран.

- Я уже смотрела. Ничего. Заживает как… как…, ну не знаю.

- Смотрела?

- Ну… перевязала было, - ее почему-то передернуло. Ну да, "почему-то". Кишки реально мне выпустила. Кого же от такой картинки не передернет. Но что и как дальше?

- Это папа. Он закричал, что ма жива. И она на крик сказала, что глаза, словно слезами наливаются. Па закричал, что все, как у него. Потом увидел, что с тобой… В общем, когда санитары приехали, они обоих забрали. У па натура тонкая, артистичная. Вот он в обморок и свалился. А я, пока они еще не приехали, тебя сюда затянула. Вот и выхаживаю.

- Не понимаю. Постой, дай въехать. Значит, маму со слезящимися глазами - в "Скорую", папу с обмороком - в "Скорую", а меня со вспоротым пузом - сюда, "выхаживать"? Как эээ кота какого?

- Ну какого там кота? Почему?

- Ну, людей - врачам, а котов - сами выходим?

- Виталь, давай не будем. Тебя - санитарам? Еще одну скорую вызывать потом?

- Загадками говоришь. И вообще - чего воркуешь? Чего не добила? Может, для того и оставила?

- У мамы, как и у отца, восстановилось зрение. И еще - голос. Ты бы послушал!

- Рад за вас всех. И что?

- И отца и матери касался ты. Мы с па вспоминали. В тот вечер ты ее не трогал, как-то при знакомстве обошлись. А отцу руку пожимал. А в этот раз - матери. Значит, это ты?

- Ну, если так, давай тебя поцелую, чтобы мозги немного… А то с ножом!