Дмитрий Полетаев - Призраки Фортуны

Величаво покачиваясь на своих гигантских рессорах, под хлопки кнутов разгоряченных ездой кучеров дормез остановился в точно предназначенном для него месте. Лакеи приставили обитые красным бархатом ступеньки. Наконец дверца кареты распахнулась. Площадь погрузилась в молчание. Измайловские гвардейцы взяли на караул. Николя на правах капитана личной охраны императрицы сделал шаг вперед и протянул руку.

Из кареты сначала выскочил граф де Сегюр, затем вылез Державин… А за ними — Николя так и застыл с протянутой рукой — на землю спрыгнул разрумянившийся то ли от долгой езды, то ли от чувства собственного величия Платон Зубов.

Первые доли секунды Резанов его даже не признал. На Платоне красовался новый темно-синий мундир флигель-адьютанта. От золоченых эполет гроздями свешивались блестящие аксельбанты. Белые рейтузы, обтягивавшие стройные ноги Платона, были заправлены в черные ботфорты. Зубов развернулся, картинно припал на одно колено и выставил руку, грузно опершись на которую на ступеньки шагнула императрица.

Площадь в ту же секунду огласилась восторженными криками. Все пришло в движение. Генерал-губернатор с традиционным караваем хлеба с солью, окруженный дворянством и знатными людьми города, склонился в глубоком поклоне. Над Курском поплыл церковный перезвон. Казалось, народному ликованию не будет конца. Екатерина, опираясь на руку Платона с одной стороны и де Сегюра — с другой, тяжело спустилась со ступенек лестницы и величаво поплыла в сторону губернаторского дворца.

Резанов ничего не видел и не слышал. Ему казалось, что он вновь находится в каком-то фантасмагорическом бреду. Кровь пульсировала у него в ушах, перед глазами плыли разноцветные круги. Все напряжение последних двух недель, весь адреналин, который бурлил в его крови и который поддерживал его все эти дни, вдруг, как воздух из лопнувшего пузыря, стал оставлять его. Наверное, Николя потерял бы сознание, если бы не ощутил резкий тычок под ребра.

— Резанов! Николай Петрович! Николя, да что с вами, милейший, на вас лица нет! — Над Резановым возвышалась долговязая фигура Державина. — Возьмите себя в руки, капитан! Я просил, чтобы квартирмейстер разместил нас в одном доме. Там и встретимся после приема у губернатора.

На Николя смотрели черные, как смоль, все понимающие и все видящие восточные глаза придворного российского поэта. И уже более тихим голосом на правах старого друга семьи Державин добавил:

— Я давненько искал случая поговорить с тобой, сынок. Да все было как-то недосуг. Так что теперича все и обсудим. И разговор у нас будет сурьезный!

И более не говоря ни слова, Державин, сам в парадном мундире, увешанном звездами и крестами многочисленных наград, пустился догонять царственную процессию.

Глава седьмая

Правила игры

Вне времени. Дворец лорда Протектора

Лорд Протектор пытался сосредоточиться на том, что он делает, но у него это плохо получалось. Мысли его были безнадежно заняты другим. Золоченые маникюрные ножницы, которыми он подстригал миниатюрную травку в миниатюрном японском садике, разбитом в плоской нефритовой вазе, все чаще зависали в воздухе, будто повторяя задумчивость своего хозяина.

За спиной лорда в почтительном молчании стоял Найджел. Не поворачиваясь к нему и не отвлекаясь от работы, лорд Протектор наконец произнес то, что, по-видимому, не давало ему покоя:

— Ну что ж, значит, эту партию мы проиграли…

— Ну почему же, Мастер? Не совсем, — попытался как-то поправить настроение хозяина верный Найджел. — Ведь нам удалось найти микрокамеру и доказательство… э-э-э… постороннего присутствия.

— К сожалению, Найджел, это и так было ясно. Жаль агента… Ну да ладно, замену ему мы найдем. Кстати, кто там был у Екатерины в лекарях в это время? По-моему, тоже кто-то из наших?

— Да, Роджерсон…

— Ну что ж, придется обращаться за помощью к нему… Ох и не люблю я частых инициаций наших предков! Как правило, человек, которому ты вынужден открыть происходящее, затем впадает в апатию, становится безынициативным и толку от него в дальнейшем никакого нет.

— Ничего удивительного, милорд. Любой впадет в апатию, когда узнает, что ты пешка в руках каких-то мистических «игроков из будущего» и от тебя ровным счетом ничего не зависит.

— Вы так говорите, Найджел, что может показаться, будто это открытие никогда не посещало человеческие умы само по себе.

— Не знаю, Мастер, я не настолько силен в истории и философии, но, по-моему, даже знаменитая фраза «все суета…» была сказана одним из наших инициантов.

— Я не его имею в виду, Найджел. Поверьте, были и другие. Те, которые доходили до этого сами.

Найджел ничего не ответил. Было видно, что задумчиво-критическое состояние хозяина передалось и ему. По иерархии ордена Найджел носил звание командора и занимал должность чамберлена. Таким образом, он состоял исключительно при фигуре лорда Протектора, являясь практически единственным связующим звеном между ним, высшим иерархом, Гранд-Мастером ордена, и внешним миром. Самое интересное, что в своей прошлой мирской жизни Найджел был нобелевским лауреатом в области квантовой физики. Разработка принципов контроля за состоянием материи пространственно-временного континуума, которая и привела впоследствии к созданию суперкомпьютера «Эй Ай» — заглавные буквы английского словосочетания Artificial Intelligence, [15]принадлежала исключительно ему. За это он и был произведен в ранг, максимально приближавший его по статусу к лорду Протектору.

— Зато скольких войн удалось избежать! — демонстративно бодрым тоном продолжал лорд Протектор. — Согласитесь, Найджел, есть все же у нас очевидные достижения! В альтернативном мире, который мы создаем, войн гораздо меньше. М-м-м… корректируя, скажем так… поведение нескольких горячих голов на разных этапах истории, мы создаем тот идеальный мир, о котором мечтали самые светлые умы человечества. А жизнь человека… — лорд Протектор приостановился и, прищурившись, метким движением срезал травинку, цеплявшуюся за искривленный ствол моеги. [16] — Что есть жизнь одного человека?

— Смотря какого человека, — задумчиво отозвался Найджел. — Да и потом, что есть история без войн? История человечества — эта история войн.

— То есть вы продолжаете утверждать, что невозможно создать идеальный мир, в котором не будет места конфликту?