Контрольная группа - Павел Александрович Шушканов

смеялись. Я улыбался тоже и даже пару раз получал тычок в бок от кого-то локтем. И приобняли меня пару раз в порыве единства. Девчонки. Их волосы были еще мокрыми после душа, пахли шампунем и свежестью. Их лица без привычной косметики казались другими – ярче и добрее.

Рыжая девочка стояла в дверях, прижимая к себе портфель. Она поздоровалась, но получила два десятка равнодушных взглядов. Она спросила куда можно сесть, но нам было не до глупых вопросов. И тогда она увидела меня. Наверное, она подошла ко мне, потому что я выдавался на фоне остальных. Наверное, есть какая-то тонкая грань, выдающая дистанцию. Может несвоевременная улыбка или то, как ты сидишь, на сантиметр дальше от соседа, чем остальные. И это уже давно не замечают остальные, но для новенького это важно.

Лиза потрепала меня по макушке. Сказала что-то про то, что я тоже молодец, хотя мне пришлось пасовать лишь один раз.

«Ты один сидишь», – спросила девочка и тряхнула рыжей челкой.

«Тебе то что?», – не своим голосом и не своими мыслями сказал я и отвернулся. И растворился среди счастливых лиц.

***

– Вика? – Егоров вопросительно посмотрел на меня.

Я пожал плечами. Мы стояли, почти окружив незнакомку, стояли близко, и я видел в ее глазах испуг. Она действительно боялась. Нас или самой ситуации – было непонятно. В конце концов никто из нас не знал никакой Вики.

– Саша, Марк, Лиза…, – она, задыхаясь произносила наши имена. – Вы что не помните меня? Но как же?..

Мы переглядывались.

– Никита, – девушка смотрела на меня, убирая волосы с лица. Она обратилась ко мне. Почему ко мне? Я в первый раз ее видел, но казалось, что она знает меня очень давно. Нет, не из-за имени. Она смотрела очень странно, словно действительно не понимала почему я не узнаю ее.

– Ты видела парня и мужчину лет сорока в спортивной куртке там в городе? – быстро спросила Саша, словно боялась, что ее остановят.

– Диму и Дмитрия Александровича? Нет, они же пропали. Ребята…

– Тогда откуда ты знаешь, как их зовут? – резонно спросил Егоров.

И тогда девушка заплакала.

Она села прямо на снег и обхватила голову руками. Слезы катились из ее глаз, а я думал о том, что никогда в жизни не видел таких крупных слез. Как дождевые капли одна за одной, а не тонкими полосками из уголков глаз. Я смотрел на нее, привычно наклонив голову, а она плакала как ребенок, задыхаясь и громко всхлипывая. Я вдруг понял, что мои пальцы дрожат. Они пытаются рисовать в воздухе ее лицо короткими грубыми мазками.

– И что теперь? – Егоров сжал губы и смотрел на остальных, а они на него словно, словно вопрос был с заранее готовым ответом. Лиза подошла ближе и шепнула ему в ухо, но так громко, что услышали все.

– Ты же не собираешься ее в лагерь затащить?

– Другие предложения?

Все молчали. Я тоже. Я смотрел на Сашу, а она на меня и на ее лице читалось сожаление о том, что мы все-таки не спустились по той пожарной лестнице, когда была такая возможность.

– Ладно, она говорит, что нас знает, а мы понятия не имеем кто на такая. И только потому, что она знает нас по именам, мы не можем остаться с ней на ночь в одном лагере. Все согласны?

Я не узнавал голос Марка. Точнее я понимал, что говорит он, но не мог поверить в это. А Марк прикрывался своей тетрадью как справочником по всем непонятным ситуациям. Но все молча согласились, закивав. Как это просто на самом деле – кивать с остальными.

– Пусть она просто уйдет, – бросила Лиза и вернулась в павильон.

Девушка смотрела на нас, уже не плача. Она слушала и, как и я, не могла поверить, что это произносим мы.

– Еще предложения есть? – спросил Егоров.

Я смотрел на Сашу. Она ободряюще подмигнула мне.

– Если предложений нет, то решу я, – Егоров шагнул к девушке. Он долго смотрел на ее сверху вниз, прищурившись и надувая щеки. Он всегда так делал, когда думал. Обычно это казалось забавным, но не сейчас. – Мы не знаем, кто ты. И не верим тебе. Но мы разведем большой костер и дадим тебе теплые вещи. Можешь оставаться возле него сколько хочешь, но снаружи. Внутрь лагеря ты не заходишь. Понятно?

Она кивнула, но на ее лице все еще читалось непонимание.

– Ребята…

– Мы тебе не ребята. Мы понятия не имеем кто ты и что тут делаешь, – он повернулся к нам и кивнул в сторону аллеи. – Идемте. Нам дрова нужны. Много дров.

Снова пришла ночь. На этот раз тихая и спокойная. Ни страшных звуков снаружи ни воя ветра. За окнами лежала тихая и безмятежная ночь. Ярко горел костер, подтаивал вокруг снег. Грелись окна и тепло понемногу проникало в павильон. В огне лежали крупные камни, вывороченные из бордюров. Перед сном они перекочуют к нам по одному в каждую палатку.

Мы почти не разговаривали. И даже не смотрели друг на друга. Молча ели консервы из остатков наших запасов и пили теплую воду с одним пакетиком чая на всех.

За стеклом я видел сгорбленную фигурку незнакомой девочки в куртке и замотанную в плед. Она сидела на бревне у огня. Ее тень протянулась к нам и слабо шевелилась и дрожала в пляшущем свете костра. А вместе с тенью в нашу сторону тянулось ощущение тревоги.

Егоров молча вынес ей несколько сухарей и кипяток. Она только кивнула и продолжила смотреть на огонь. Горячие камни он по одному закатывал в наш лагерь. Под ними шипел и таял снег.

Наверное, следовало оставить дежурных, но все молча согласились, что это буду я. Ведь я остался последним кто не ушел в палатку. Марк долго смотрел на меня, хотел что-то сказать, но не решался. Потом ушел к себе, оставив кружку с недопитым чаем.

Спать не хотелось. Через час-полтора нужно было подкинуть веток, но осознание того, что нужно выйти наружу в холод и ночь к неизвестной и потому пугающей девушке из ниоткуда пробирало неприятным липким страхом.

Время шло неспешно. Из палаток доносились возня и мирное сопение. Неподалеку раздалось негромкое шипение, а потом успокаивающий голос Лизы. Видимо Антон, забывшись пытался повернуться во сне.

Еще через час все стихло. Осталась только ночь, подсвеченная яркими углями костра.

Я вздрогнул, когда меня коснулась чья-то рука. Обернулся. Саша смотрела на меня, приложив палец к губам. «Пора», – бесшумно произнесла