Арехин в Арктике - Василий Павлович Щепетнёв

— Почему признаюсь? Признаются суду, следствию, супруге. А вам я просто рассказываю. Как мы оба, надеюсь, понимаем, последствий мой рассказ иметь не будет никаких. Тем более по службе. Я, надеюсь, удовлетворил ваше любопытство.

— Совершенно удовлетворили, — согласился Арехин.

— Тогда, я надеюсь, теперь вы удовлетворите моё. В чем же заключается ваше личное дело?

— Манускрипт монаха Поликарпа — это вам о чем-нибудь говорит?

— По крайней мере о том, что круг ваших знаний весьма широк. Откуда вам-то известно об этом документе?

— Вы так произнесли «вам-то», будто знакомство с этим документом для меня есть вещь невероятная.

— И всё-таки?

— Полагаю, вам известно, что на территории Киевско-Печерской лавры был найден древний документ, в котором автор, некий монах Поликарп, рассказывает о посещении некоего полунощного остова, затерянного где-то в Ледовитом океане?

— Мне известно и то, что документ вернули в цисту, то есть особый сосуд для рукописей, где он пролежал несколько веков, и решили хранить дело в строжайшей тайне.

— Так-то оно так, но о рукописи прослышал принц Петр Ольденбургский, в то время — шурин императора Николая. И для шурина было сделано исключение. Ему показали рукопись. А он, человек передовой мысли, чуждый условностей, взял да и переснял рукопись миниатюрной фотокамерой. На память.

— Положим, в принца Ольденбургского я готов поверить. Но где вы, а где принц?

— Принц, полагаю, в Чехии, а я здесь.

— Но что вас связывает?

— Покойный мой батюшка был крупным землевладельцем в Воронежской губернии, где и находилось имение Ольденбургских. Любопытное местечко, кстати — это имение. Был построен как бы английский замок, с подземельями и секретными комнатами, лаборатории, обсерватория, много чего необычного. Средства-то позволяли. А батюшка мой, помимо всего, был и губернским предводителем дворянства, и депутатом Государственной думы, потому вращался в высшем губернским обществе. В некотором смысле батюшка мой и был высшим губернским обществом, по крайней мере, её частью.

А ещё он был криптоисториком: искал в сказках и легендах нашего народа подлинную основу. Хотел открыть свою Трою. Это породило если не дружбу, то взаимный интерес моего батюшки и принца. Они постоянно обменивались сведениями о находках, обсуждали идеи, другим казавшиеся совершенно завиральными. Вот так мой отец получил фотокопию рукописи, а, точнее, письменной исповеди монарха Поликарпа. Ну, а потом с рукописью познакомился и я.

— Поди, стибрили со стола батюшки?

— Зачем? Просто батюшка мой рассказал принцу о моих некоторых… скажем так, способностях. Я порой могу находить связь между событиями там, где другие её не видят. И принц Пётр Ольденбургский (тогда он уже перестал быть шурином императора из-за скандального развода с великой княгиней) попросил прочитать фотокопию и сказать свое мнение.

— Вы так откровенно признаетесь в своих способностях?

— Да что способности… И есть ли они? В любом случае, я надеюсь, что мы оба понимаем: последствий мой рассказ не будет иметь никаких.

— Это верно, — вспомнил свои недавние слова Птыцак. — Правда, по разным обстоятельствам.

— Вот в этом я сомневаюсь. Посмотрим. Возвращаясь к исповеди монаха Полкарпа: передо мной был поставлен вопрос, не связаны ли экспедиции Седова, Русанова, барона Толля, Колчака и прочих исследователей Севера с попыткой отыскать таинственную землю?

— Но стремление совершить географическое открытие само по себя мотив серьезный.

— А почему? Почему хочется непременно достичь некоего совершенно условного места, места, где сходятся все меридианы? Быть может, и потому, что не такое уж оно условное? Или это — прикрытие другой, тайной цели?

В любом случае и Седов, и Русанов, и Толль, и Колчак открывателями полюса быть не могли — Кук и Пири опередили их. Что же их влекло на Север?

— Открытие новых земель?

— Полноте, у России этих земель столько — между пальцами сыплются. Аляску пришлось уступить. Я понимаю мореплавания в южные моря: пряности, драгоценности, красное дерево, черное дерево, в прежние времена — рабы. Экономически оправданные предприятия. Но что проку в острове Санникова, который то явится, то растворится в тумане?

Какая прибыль в покрытом льдом островке где-нибудь на восьмидесятом градусе северной широты, куда даже полярные медведи заглядывают редко? Не хочу читать доклад, да и какой сейчас доклад. Просто напрашивается мысль: есть в Северном океане нечто, влекущее к себе сквозь смертельные испытания.

— Интересно рассказываете, Арехин, но ведь всё это так… теория.

— Не такая уж и теория. Нам известно лишь о знаменитых путешественниках, и то не всё. Бывает ведь: пропал, и следов не осталось. А если они дошли? Не до условной точки, а именно туда, куда стремились? А если дошли путешественники незнаменитые? Крестьяне, мещане, обыкновенный люд, старающийся не привлекать к себе внимания.

— И почему мир об этом не знает?

— Потому, что ему не следует об этом знать. Совсем не всяким знанием следует делиться, напротив, потаённое знание дает власть. Знание — сила, не правда ли?

— Допустим, допустим… Но в чём ваш интерес? Почему вы здесь, а не в Стокгольме, куда отправились совсем недавно?

— То, что вы собираете экспедицию в полярные широты, недолго оставалось тайной. Вот меня и послали узнать, на какие деньги совершится это плавание.

— Положим, узнали. Много ли в том счастья для Александра Арехина?

— Вы что, убьёте меня, что ли? Прямо здесь и сейчас?

— Я? Вам, право, пора пить. Валерианку, пустырник, бром, или что там назначают лекари. Я никого без крайней нужды не убиваю. А тут какая же нужда? Вы скажете, мне, мол, Птыцак рассказал. Я же скажу, что пришел ко мне пьяный Арехин, ловил чертей, требовал латышских стрелков с пулемётами на мотоциклах, бил посуду, в общем, безобразничал. И у меня будут свидетели. Протокол в местном отделении полиции. А вот потом многое случиться может.

— Не о том думаете, Птыцак. Вы ведь даже не знаете ни того, куда вам плыть…

— Идти, — поправил Птыцак.

— Хорошо, идти. Ни того, что вас ждёт. Думаете, глас приведет вас к цели?

— Думаю.

— Хорошо, пусть вы и те, кто с вами, избраны. Но для чего вы избраны? Полагаете, вас наделят потайным знанием, делающим вас могущественными? А если просто Великие Древние соскучились или даже проголодались?

— Великие Древние? Вот как вы их называете. Немного вычурно. Не волнуйтесь о нашей судьбе, волнуйтесь о своей.

— Но я знаю координаты. Точные, выверенные Колчаком.

—