Олег Северюхин - Личный поверенный товарища Дзержинского. Книги 1-5

Ознакомительный фрагмент

– Да, Дон Николаевич, задали вы мне задачку, – усмехнулся полковник, – как это у Грибоедова: «служить бы рад, прислуживаться тошно». А вы не думаете, что пролетариат будет использовать нас в качестве прислуги? Сам будет с портфелем ходить и живот себе растить, а нас в чиновники четырнадцатого класса, коллежскими регистраторами бумажки переписывать.

– Они все классы поуничтожали, – улыбнулся я.

– Это вы зря говорите, – Борисов проявил свою осведомлённость, – два класса у них есть, пролетарии и трудовое крестьянство, а мы в буржуях, в прослойке, которая должна быть перемолота этими двумя классами, вот это и есть главное, что меня отталкивает от них. А посмотрите на евреев в большевистском руководстве, иностранцев и инородцев? С евреями и инородцами я соглашусь, это наши люди и хорошо, что все предубеждения к ним будут уничтожены, а вот иностранные революционеры у нас что делают? Да и какие они революционеры? А преступный элемент во власти? Вы думаете, классово-близкий уголовник лучше классово-чуждого специалиста? Лично по мне, так я подожду, когда начнётся вменяемая политика Советской власти, а пока буду помогать вам в том, что не противоречит моим принципам, если вы вдруг примете предложение ВЧК.

– Вы предлагаете мне принять предложение? – не понял я.

– Я вам ничего не предлагаю, – чётко повторил Александр Васильевич, – свой выбор вы должны сделать сами. Как я могу работать с людьми, которые сразу объявили меня врагом? И учтите, скоро Париж будет наводнён офицерами, вырвавшимися из красного террора, вы ещё такого наслушаетесь, что поспешно принятое решение встанет вам поперёк горла.

– Понял, Александр Васильевич, – сказал я, – у меня тоже такое же мнение, что решение я буду принимать тогда, когда пойму, что у власти не дантоны с робеспьерами.

– Я знал, что не ошибаюсь в вас, Дон Николаевич, – Борисов крепко пожал мою руку, – а сейчас – за Россию! А всё-таки, дерьмо у них коньячишко, наш шустовский из ереванских погребов сто очков им фору даст, да и рюмки такие, пальцем ткни и сухо будет. Эх, придёт такое время, когда будем мы в России, нальём себе по стопке водки и закусим солёными грибочками…

Глава 39

Мария ждала моего приезда и не шла отдыхать. Мы приехали из Парижа не так уж и поздно, посидели в кафешантане, посмотрели на женские ножки. Издалека да в капроновых чулках они всегда соблазнительны, а когда эта девчонка из кордебалета окажется в твоих руках, то кроме жалости к ней, желания накормить её и дать просто отдохнуть не возникает никаких чувств. Это у меня. Не знаю, как у других.

– Дон, – тихо сказала Мария, – у тебя полностью поменялось отношение ко мне?

– Совершенно не поменялось, – сказал я, – я давно ждал от тебя каких-то действий. Александр Васильевич точно определил твоё происхождение, у него глаз намётанный, да и кто будет посылать бессловесного исполнителя неизвестно с кем за границу? Я не думаю, что господин Дзержинский такой уж наивный филантроп и либерал. Следовательно, у тебя есть какие-то более высокие полномочия, чем моё сопровождение. Сейчас я понял, что главный человек ты, а не я и что пришло время, когда я должен действовать в интересах ВЧК. А ты сама-то определилась, кто ты сама есть? Если я не буду выполнять то, что ты будешь приказывать мне, то тебя отзовут и дадут работу по исполнению смертных приговоров в отношении контрреволюционеров, которых начнут плодить по любому поводу. И начнёшь с моей ликвидации. Так вот, учти, я в ваших эксах участвовать не буду. Кстати, если захочешь стрелять, то не предупреждай заранее и не читай морали, а не то я отберу у тебя пистолет и ликвидирую опасность для своей жизни. У нас есть в доме что-то выпить и закусить?

– Ты мне так и не сказал, как ты относишься к тому, о чем я тебе говорила? – Мария решила всё уточнить и иметь мой чёткий ответ на вербовочное предложение.

– Передай слово в слово, – сказал я, – никаких заявлений я писать не буду, это первое, помогать вам буду только тогда, когда дело будет соответствовать моим моральным принципам, это второе, и третье – я могу передать конфиденциальные личные послания советских руководителей главам государств Европы. И это всё. Ты довольна?

– Конечно, довольна, – обрадовалась Мария, – это даже больше того, что я ожидала услышать от тебя.

– Больше, – переспросил я, – а если бы было меньше, ты бы без раздумий застрелила меня?

– Я никогда не смогу выстрелить в тебя и никому не дам это сделать, – сказала Мария и её глаза стали наливаться слезами.

– Что с тобой, – я подошёл и обнял её за голову, – что с тобой случилось, комиссарша?

Мария рыдала, я никак не мог её успокоить. Наконец, рыдания начали стихать, и я снова спросил её:

– Что за беда с тобой приключилась?

– Это ты моя беда, – сквозь слезы сказала Мария и улыбнулась.

То, чего я боялся, совершилось. Конечно, я любил её в душе, но гнал от себя эти чувства. Мы не дома, и кто его знает, что ждёт нас впереди и я уже не могу спокойно работать, не чувствуя совершенно другой ответственности за близкого мне человека. Один я справился бы с собой и никогда не показал бы своих чувств. Но противостоять Марии и своему внутреннему я не мог. В принципе, любовь – это тоже как средство для вовлечения человека в секретную деятельность, но мы с Марией вроде бы поставили точки над всеми «i», которые были в её предложении.

Она была рада тому, что я не отверг категорически все, что она мне говорила. И ВЧК этого тоже не требовалось. Хорошо, что нет никаких следов о причастности их секретного сотрудника к ВЧК. Уменьшается возможность провала при предательстве. Любое сотрудничество начинается с малого. Сначала один коготок увяз. Потом второй. Третий. Затем и лапка увязла. За ней и вторая лапка. А там и весь оказался заляпанным грязью, и обратного хода уже нет.

Кто бы знал, что творилось в душе каждого русского человека в то время? Если бы не нетерпимость большевиков, то лояльная часть интеллигенции, самая большая по численности, безоговорочно бы приняла новую власть. И был бы симбиоз социализма и рыночной экономики, именно регулируемой экономики и её социальной составляющей, но крайности всегда вредны.

Большевики пошли по пути воспитания могильщиков коммунизма из своих рядов. Это как химиотерапия при смертельном заболевании. А можно было переродить больные клетки и привить их к новому организму, обеспечив себе бессмертие. Но сработал социалистический принцип – если дорвался до власти, то уже на всю оставшуюся жизнь, не имея права на престолонаследование, и любая смена власти будет происходить в виде государственного переворота. Что сделаешь, родину не выбирают.