Анри Лёвенбрюк - Синдром Коперника

После теракта это впечатление усилилось. Сколько бы я ни твердил себе, что это всего лишь мнимые связи, я нахожу скрытые смыслы в самых незначительных событиях.

Взять, например, Коперника. С тех пор как психолог упомянула об этом польском астрономе, его имя попадается мне на каждом шагу. Сначала мне говорят, что я страдаю синдромом, названным его именем, затем я вспоминаю, что строение, через которое я проник в катакомбы, выходит на улицу Коперника, и, наконец, тележурналисты то и дело вспоминают еще один теракт, совершенный в синагоге на той же улице… Совпадения будто осаждают меня. Однако я не должен поддаваться этому наваждению. В жизни полным-полно совпадений, по той простой причине, что события подчиняются закону вероятности. Мы же склонны замечать только совпадения, не принимая в расчет, что они попадаются среди большого количества происшествий, в которых нет ничего необычного. Мне известно, что мнимая частота совпадений, которые нам представляются сверхъестественными, в действительности объясняется так называемым «законом больших чисел». Согласно этому закону, при достаточно широкой выборке событий даже самое невероятное становится вероятным.

И потом… Как отличить простую вероятность от неожиданного по-настоящему значимого события?

Я не могу перестать погружаться в незримое.

Глава 31

— Виго! Вы ужасно выглядите!

Вечер был в самом разгаре. Просторный зал купался в теплом свете синих и красных прожекторов. Посетители уже насытились и словно зачарованные следили за шоу старого блюзмена из Нью-Орлеана, выступавшего в новом стиле «после наводнения». Сам музыкант, его голос и гитара сливались в единое целое в разноцветном сиянии огней. Настоящий клубок звуков, ритмов и синкоп, бравший за душу. Стенания покинутого мужчины срывались со струн гитары и его собственных голосовых связок, и все вокруг тихо рыдало: орган Хаммонда с динамиками Лесли, пальцы, скользящие по бас-гитаре без ладов… Это было прекрасно, словно прощальное письмо, найденное через сто лет. Волоски у меня на руках встали дыбом, устремившись к небу. Всем телом я слушал музыку. Мне казалось, что я сам — один из инструментов, здесь, в нескольких шагах от маленькой сцены.

— Виго?

Очнувшись, я попытался улыбнуться месье де Телему. 22.48. Он только что сел напротив меня и выглядел обеспокоенным, казалось, ему неудобно в его сером костюме. Я тут же заметил, что он смотрит на меня не так, как прежде. За последние десять лет он был одним из немногих людей в моем окружении, кто никогда не смотрел на меня как на шизофреника. По крайней мере, так мне казалось. Но сейчас вдруг я узнал в его глазах ту пелену отстраненности, ту чопорную снисходительность, которую добрые люди приберегают для созданий вроде меня. Отчуждение.

— Добрый вечер, месье де Телем. Простите… Я… Я словно под гипнозом. Вы знаете, эта музыка… Музыка…

— Да?

— Я думаю, что она — более совершенный способ общения, чем речь.

— Что за бредни?

Я пожал плечами. Есть ощущения, которые плохо передаются словами.

— Блюз подобен причастию, вы не находите?

— Ладно, Виго, вы за этим меня сюда позвали?

Я улыбнулся. Пришло время спуститься с небес на землю. Франсуа де Телем был не в настроении философствовать. Он даже не взглянул на музыкантов. Положив обе руки на стол, он, похоже, нервничал и хотел поскорее от меня отделаться.

В эту минуту к нам подошел поздороваться хозяин клуба, некто Жерар. Он привык видеть здесь меня и Телема, и нам частенько случалось поговорить с ним. Немного чудаковатый, он выглядел порывистым и нетерпеливым — из тех, кто не договаривает фразу до конца и испаряется, стоит вам отвернуться. Он никогда не менял свой стиль: полукруглые очки, старые мятые джинсы, синий пиджак и маленькие белые кроссовки. Он управлял своим заведением страстно, вкладывая в него всю душу, сражался, отстаивая наперекор всему блюз в его первозданной афроамериканской форме. Музыкальную программу он составлял, как другие составляют политическую; писал листовки, надрывал сердце и глотку. Инстинктивно я испытывал к нему расположение.

— Вот увидите, сегодня это будет нечто, он явно в ударе, — сказал он нам, прежде чем вернуться за режиссерский пульт.

Телем проводил его взглядом, потом снова обернулся ко мне.

— Ладно, Виго, скажите, что с вами стряслось?

Я заколебался. Я не хотел пересказывать ему всю свою историю, мне лишь нужно было, чтобы меня узнали.

— Месье де Телем, как давно я работаю в вашей фирме?

Он нахмурился.

— Вам надоело работать, так ведь?

— Нет, вовсе нет! Я просто хочу узнать, давно ли я работаю в бюро Фейерберга?..

— Ну… Вам это известно не хуже чем мне: почти десять лет.

— Десять лет? В самом деле? И все это время я каждый день приходил на работу?

Шеф покачал головой.

— Что за дикие вопросы, Виго?

— Я… Я больше не уверен в своих воспоминаниях, месье. Действительно ли я десять лет проработал в вашем бюро?

— Ну разумеется!

Я кивнул. Казалось, он говорил искренне. Ладно. Это уже кое-что. Фейерберг. Моя работа. Что-то осязаемое. Реальное. Допустим.

— И вам приходилось видеть моих родителей? — спросил я с робостью.

Он откашлялся. Похоже, он испытывал все большую неловкость.

— Нет. Их я никогда не видел. Но вы часто говорили мне о них…

— Скажите честно, вы уверены, что они в самом деле существуют?

Он замер с открытым ртом. Уставился на меня. Что-то в его манере держаться мне совсем не нравилось. Был в ней какой-то расчет, план.

— Послушайте, Виго, вы испытали сильное потрясение, я думаю, вам нужна помощь…

Я откинулся на спинку стула. Вам нужна помощь. Не такие слова мне хотелось бы услышать от него.

— Почему вы мне это говорите? — поинтересовался я сухо.

— Послушайте, вы же пережили теракт?

— Откуда вы знаете?

— Ниоткуда! просто я знаю, что вы каждый понедельник утром бываете в Дефанс, а с того понедельника от вас нет никаких вестей… И я понял, что вы были там… Я ведь прав?

Я вздохнул. Это ведь я пригласил его сюда. И задавать вопросы должен я!

— Месье де Телем, вот вы мне и скажите, что я делаю в Дефанс по понедельникам?

— Вы ходите к психиатру!

— Зачем?

— Как — зачем?

— Зачем я хожу к психиатру?

— Потому что… Ну ведь вы сами прекрасно знаете, Виго!

— Объясните мне. Мне нужно услышать это от вас.

Он помолчал. Его лицо уже не казалось таким жестким. Он был раздосадован.