Александр Шульга - Проклятое золото

- Ну, ты Страшой, видать у «хозяина» на повале не один год пропахал. С такими темпами выведешь нас в стахановцы, – одобрительно хлопнул его по плечу в конце смены тракторист. - Если так дело пойдет, будем висеть на доске почета. А с меня магарыч.

- Ему нельзя на доску почета, - усмехнулся, работавший на подхвате у новичка, вальщик Федул. - Он своей фоткой всех зверей в тайге распугает.

Смешной никак не отреагировал на это остроумное замечание, пропустив его мимо ушей.

Жизнь бригады опять вошла в прежнюю колею и Левша успокоился. И только срывающийся по ночам снег и замерзающие к утру лужи напоминали о приближающихся холодах, и портили настроение.

В конце месяца, при выдаче зарплаты, старый, согнутый в дугу, выездной кассир, невзлюбивший его с первой встречи, злорадно сообщил Левше.

- А тебя в ведомости нет. Будешь получать по депозиту. Главбух не пропустил на тебя платежку. На тебя сверху запрос пришел.

- И что же там за такой важный запрос? – ухмыльнувшись, полюбопытствовал Левша.

- Какая- то неразбериха с твоим паспортом - протирая очки, неохотно ответил кассир. Нам запрещено об энтом распространяться. И, понизив голос, тихо добавил – главбуха обвиняють в «мертвых душах». Как у Гоголя. По паспорту ты три года, как помер.

- Вы, уважаемый, что-то напутали, – усмехнулся Левша - Энто Гоголь помер, а не я. И не три года назад, а еще в прошедшем веке. И энто его надо обвинять в «Мертвых душах», а не главбуха. Главбух честнейший человек, а Микола Васильевич еще тот был проходимец.

- Энто ты следаку объяснять будешь, когда за тобой прикатят, – зло прошипел кассир, - кто из вас раньше преставился, Гоголь или ты. А мне голову не морочь. Я здесь и не таких беглых повидал.

Не оказалось в ведомости и Смешного.

- А ты, соколик, и месяца не проработал, – успокоил его кассир, – получишь все в конце квартала.

Тот потер ладонью шрам на лице, добродушно улыбнулся кассиру, которому от этой улыбки почему-то стало не по себе и, кивнув Левше в сторону двери, вышел из прокуренного вагончика.

- Кажется, брат лихой, нам обоим нужно срочно становиться на лыжи. Иначе нам удачи не видать, - сказал он негромко вышедшему вслед за ним Левше. - Есть предложение. Пошли, потолкуем, как дальше жить в этом преступном мире.

- И что же это за предложение, которое подскажет как выжить в этом непростом мире? - поинтересовался Левша.

- Расскажу по порядку. Год назад я прибился в этих краях к старательской артели и ушел вверх по Безымянной речке мыть золотой песок. Через месяц, когда нежданно пришла ранняя зима и речка стала замерзать, артель распалась. Получив свою долю фарта, вдвоем с местным старателем-старовером, знавшим эти места, как свою ладонь, мы, через непролазную тайгу, ушли к подножью горного хребта за лучшей долей.

Проводник был там всего один раз. И то недолго. А бывалые люди ему говорили, что в тех местах, на ручье, золото почти на поверхности залегает. Но взять его трудно. А если и возьмешь, то долго не удержишь. И ничего, кроме беды тамошнее золото не приносит. Да и не подступишься к нему. Летом болота размерзаются и не пройдешь. Гнус ходит тучами и заедает, никакой накомарник не спасает. А зимой грунт не удолбишь.

Добрались мы туда в ноябре, когда лед на ручье был около полуметра, грунт промерз и того глубже, а снега местами навалило по пояс. Хорошо, что хоть избушка от прежних старателей сохранилась. Да и не избушка это была вовсе, а неказистое строение из двадцати бревен. Толстые бревна, под косым углом, вкопанные в землю упирались в вертикальную стенку горного утеса, создавая под собой жилое пространство. Торцевые стены были заложены кусками горной породы и замазаны глиной и речным илом, а стыки между бревен прежние хозяева законопатили мхом. Окон не было. а дверью служил узкий низкий лаз на уровне земли, который на ночь изнутри закрывали валуном, а днем завешивали мешковиной. В дальнем углу примостилось подобие русской печи, занимавшей треть жилой территории.

Неделю мы обживались и приводили эту нору в порядок. Печка долго не хотела разгораться и противно чадила, наполняя жильё гарью и дымом. Но, так или иначе, в норе было теплее, чем на улице.

Покончив с новосельем, мы с напарником принялись за старательское ремесло. Мороз придавил под тридцать, и это была каторжная работа. На берегу ручья мы складывали поленницу дров, обкладывали её хворостом и еловыми ветками, и поджигали. Костер горел несколько часов, и грунт прогревался на один штык. Размороженную землю и гравий в мешке тащили в нору и, при свете керосинки, промывали в лотке. За день намывали граммов около десяти. Не больше. Но это было лучше, чем ничего.

За месяц мы прокопали одиннадцать полуметровых шурфов, но на жилу так и не наткнулись. Напарник как-то притих, сник и упал духом.

- И, вырастет на той ниве вместо пшеницы волчец, а вместо ячменя куколь. Проклятое здесь место. И золото проклятое. Сон мне нынче приснился. Не выкарабкаться нам из этих краев. И золото не найти, а то, что нашли, не удержим, – как-то поутру пробормотал он, отказавшись заготавливать дрова для костра. И, помолчав, добавил, - продукты кончаются. Надо на дорогу оставить. Снегу навалило. Назад будем идти неделю.

С того дня он из норы почти не вылазил.

Поздно вечером я пересчитал консервные банки, сухари, сахар, пачки с чаем, отлил ему из грелки во фляжку спирта, разделил все пополам и рассыпал по двум банкам из под кофе намытый золотой песок.

- Выбирай любую. Я тебя не держу. Назад сам найду дорогу.

Напарник взвесил золото на ладони и спрятал во внутренний карман.

- Дня три отлежусь и уйду, - пообещал он - а ты зла не держи. Дальше невмоготу.

Через два дня я обнаружил, что дрова почти закончились и ближайшая сухая сосна, сваленная буреломом, была по другую сторону ручья. Таскать поленья и хворост по скользкому льду было трудно, и это все решило. Новый шурф я решил долбить на другом берегу.

Когда на глубине одного штыка началась попадаться слюда и кварцевая порода, у меня защемило сердце. Насыпая в мешок мерзлый грунт, взглядом наткнулся на продолговатый, грушеобразный осколок гранита. Форма осколка была необычной и, я не мог его пропустить. Когда ударил по нему киркой и услышал, как металл бьёт об металл, понял, что нашел самородок. И это спасло мне жизнь. Но навсегда поселило в моей душе чувство мимолетности удачи.

«Вот теперь можно и возвращаться - подумал я, очищая и рассматривая драгоценную находку. Вовремя я с напарником разошелся и из доли его выделил».

После тщательной обработки самородок заблестел во всей своей красе. Весил он не меньше двух килограммов и имел форму клина с сужающимся, слегка загнутым концом.