Дуглас Престон - Влияние

Появилась официантка с двумя аппетитными сдобами с пеканом. Проворно прикрыв карту и фотографию, Эбби с довольным видом откинулась назад.

— Благодарю.

Стоило официантке отойти, как Эбби вновь открыла карту.

— Вот. Метеорит на одном из этих островов. — И она стала перечислять их, поочередно тыча в каждый пальцем. — Лаудз, Марш, Рипп, Эгг-Рок и Шарк. Можно управиться меньше чем за неделю.

— Когда? Сейчас?

— Надо подождать до конца мая, а там отец уедет из города.

Джекки скрестила руки.

— А на черта нам сдался этот метеорит?

— Продадим.

Джекки уставилась на нее.

— А разве он чего-то стоит?

— Всего-навсего четверть миллиона, а может, и половину.

— Врешь.

Эбби покачала головой.

— Я проверила по «ибэй», побеседовала с соответствующими дилерами.

Джекки откинулась назад, и ее веснушчатая физиономия медленно расползлась в улыбке.

— Я — за.

ГЛАВА 3

Май

Долорес Муньос поднялась по каменным ступеням профессорского дома в Глендейле, Калифорния, и, прежде чем открыть ключом дверь, остановилась, чтобы отдышаться; ее пышная грудь часто вздымалась. Она знала, что звук ключа в замке послужит сигналом для отчаянной брехни Стэмпа — хозяйского джек-рассел-терьера, неизменно приходящего в безумный восторг при ее появлении. Как только распахивалась дверь, меховой комок с отчаянным лаем пулей вылетал из дома и начинал метаться по крохотному газону, словно стремясь распугать всех хищников и преступников. Затем он приступал к ритуалу задирания коротенькой лапки возле каждого несчастного кустика и усохшего цветочка. И наконец, выполнив программу, бросался к ее ногам и начинал с высунутым языком и поджатыми лапками кататься на спине в расчете получить порцию утренней ласки.

Долорес Муньос любила этого пса.

Уже предвкушая знакомую сцену, она с улыбкой вставила ключ в замок и легонько побрякала им в скважине в ожидании традиционного взрыва эмоций.

Тишина.

Немного помедлив, она прислушалась, готовая в любое мгновение услышать радостный лай. Однако было по-прежнему тихо. Несколько озадаченная, она вошла в маленькую прихожую и сразу обратила внимание на раскрытый ящик пристенного столика и разбросанные по полу конверты.

— Профессор? — позвала она; голос глухо прозвучал в тишине. — Стэмп?

Никого. В последнее время профессор вставал все позже и позже. Он был одним из тех, кто за обедом пил много вина, а после еды бренди, и, перестав ходить на работу, увлекся этим еще сильнее. К тому же у него появились женщины. Долорес вовсе не была ханжой и не возражала против одной верной спутницы. Однако спутниц было много, и порой они казались лет на десять — двадцать младше его. Тем не менее профессор оставался привлекательным мужчиной в расцвете сил, прекрасно говорившим по-испански, обращаясь к ней «Usted», то есть на «вы», что она искренне ценила.

— Стэмп?

Может, они отправились на прогулку? Она прошла в дом и, бросив взгляд в сторону гостиной, затаила дыхание. По комнате были раскиданы книги и бумаги, валялась настольная лампа, содержимое полок стоявшего у дальней стены книжного шкафа было сметено на пол.

— Профессор!

Постепенно до нее стал доходить весь ужас происходящего. Машина профессора стояла под окнами, а значит, он должен быть дома. Почему же не отвечал? И где Стэмп? Она непроизвольно сунула пухлую руку в карман зеленого халата за сотовым, чтобы позвонить 911, и взглянула на клавиатуру, не в состоянии набрать номер. Действительно ли необходимо в это ввязываться? Стоит явившимся по вызову узнать ее имя и адрес, и она благополучно отправится назад в свой Сальвадор. Даже если анонимно позвонить по сотовому, ее вычислят и привлекут в качестве свидетеля… Продолжать эту мысль не хотелось.

Ею овладели страх и неопределенность. Профессор мог быть наверху — избитый, ограбленный, возможно, при смерти. А Стэмп — что они сделали со Стэмпом?

Ее охватила паника. Тяжело дыша и дико озираясь, она чувствовала подступающие к глазам слезы; ее пышная грудь бурно вздымалась. Надо что-то делать — позвонить в полицию? Нельзя же просто так уйти! А если он тяжело ранен? Нужно по крайней мере все осмотреть — возможно, ему нужна помощь, необходимо разобраться.

Направляясь к гостиной, она увидела на полу нечто похожее на истерзанную подушку. Сердце испуганно заколотилось. Она сделала шаг вперед, затем — еще один, ступая по мягкому ковру с невероятной осторожностью, и тихо застонала, поняв, что это Стэмп. Он лежал на персидском ковре к ней спиной. Можно было подумать, что он спит, высунув из пасти маленький розовый язычок, но только широко раскрытые глаза уже затуманились, а на ковре под ним темнело пятно.

— Ммм, — горестно промычала она. За собачонкой находилось тело профессора — на коленях, словно во время молитвы, он был почти как живой, но в такой странной позе, что, казалось, вот-вот опрокинется; его свисавшая набок голова напоминала полуоторванную голову куклы — кусок проволоки, намотанный на два деревянных штыря, болтался на почти перерезанной шее. Потолок и стены были обрызганы кровью, будто из шланга.

Долорес Муньос закричала, смутно осознавая отчаяние от неотвратимости своей депортации, но уже не в силах остановиться, да особо и не стремилась совладать с собой.

ГЛАВА 4

Уаймэн Форд вошел в расположенный на Семнадцатой улице со вкусом отделанный офис Стэнтона Локвуда III, научного советника президента Соединенных Штатов. Ему уже доводилось бывать здесь по долгу службы, и кабинет запомнился с прошлого раза — стена со всевозможными свидетельствами влиятельности государственной персоны и фотографиями супруги с детишками, достойная вашингтонского политического тяжеловеса старинная обстановка.

С посеребренными сединой волосами, прищурив голубые глаза, Локвуд обогнул рабочий стол, почти бесшумно ступая по султанабадскому ковру, и с привычной уверенностью политика твердо пожал Форду руку.

— Рад встрече, Уаймэн. — Он напоминал Форду Питера Грейвза — седовласого актера, сыгравшего роль командира подразделения в старом телесериале «Миссия невыполнима».

— Я тоже рад вас видеть, Стэн, — ответил Форд.

— Прошу, — жестом пригласил он к вальяжным кожаным креслам возле кофейного столика времен Людовика XIV. Усадив Форда, сел напротив, слегка поддернув габардиновые брюки с острыми стрелками.

— Сколько мы не виделись — год?

— Около этого.

— Кофе? «Пеллегрино»?