Отель Перекресток - Андрей Александрович Васильев

в одной лодке, не стоит ее раскачивать. Я не знаю, в какую хрень мы вляпались и что тут происходит. Может, там, внизу, нас маньячина ждет, как в фильме «Пила», может, это какое-то новомодное реалити на грани новых технологий и здравого смысла или какая-то совсем уж непонятная канитель. В любом случае — пока не разберемся что и как, давай держаться в рамках взаимного уважения. Как тебе такое предложение?

— Отпусти! — просипела Инна. — Признаю, была неправа!

— Истину глаголешь, — подтвердил я, выполняя ее просьбу. — Так мы договорились?

— Да, — недовольно буркнула она. — Но знай: золотое место в моем сердце ты только что потерял.

— Ничего, переживу. Женских сердец на свете много, может, в каком другом уголок найдется, — заверил ее я. — Пошли, что ли? Часики тик-так делают. Опоздаем — в список не попадем.

— Только ты первый выходи, — потирая горло, велела девушка. — Ты мужчина, тебе по штату положено.

— Вот и весь ваш феминизм, — усмехнулся я. — Он действует ровно до того момента, пока вокруг все тихо и безопасно, а потом сразу начинается: «Ты мужчина, потому пусть тебя съедят первым, а я в это время успею убежать».

— Самое время поспорить о гендерном равноправии и толерантности, — не удержалась от колкости Инна. — Давай, иди уже!

Дверь открылась без скрипа, за ней, как положено, обнаружился коридор. Обычный, гостиничный, пустой, неярко подсвеченный светильниками, висящими на стенах. Красивые, к слову, светильники, стилизованные под средневековые фонари. Видно, у владельцев этого места хороший такой бзик на классическом декоре.

А еще выяснилось, что помещению, в котором мы находились, присвоен номер 84 и оно является самым крайним на этой стороне этаже. За ним лишь стена, затянутая огромным гобеленом, на котором лихие охотники загоняют здоровенного рогатого оленя. Вышивка поражала своим качеством и подходом к детализации, прямо ощущалось, как весело охотникам и страшно обреченному на смерть оленю.

Гобелен есть, а окна нет, что, наверное, неправильно. Плюс на двери, расположенной напротив нашей, таблички с номером я не увидел. Впрочем, не исключено, что это какое-то техническое помещение, в котором хранятся тряпки, ведра, моющие средства и прочий хлам. Их обычно в самом конце коридора и размещают.

— Никого, — повертев головой, сообщила мне наконец-то вышедшая из номера Инна. — Мы что, на этом этаже одни живем?

— Без понятия, — ответил я, сделал несколько шагов и постучал ногтем по фотографии, висящей на стене. — Но с учетом антуража это скорее радует, чем печалит. Не знаю, как тебе, но мне вот совершенно не улыбается случайно увидеть тут, в коридоре, двух маленьких девочек в светлых платьишках, которые держатся за руки, или странного мужика во фраке. Например, вот этого. Глянь, какая рожа!

— Фу, блин! — Моя спутница глянула на фото, где была запечатлена группа людей в нарядах начала прошлого века, стоящих на лестнице. — Вот ты зачем мне это сказал? Теперь не по себе стало, аж мураши по спине пробежались. Еще этот ковролин жуткий! Неужели нельзя было выбрать цвет повеселее? Как кровища же!

— Стандарт, — предположил я, глянув себе под ноги, — или традиция. А потом — на светлом материале пятна видны лучше, чем на вот на таком, темно-бордовом. Гостиница же, постоянно кто-то что-то проливает, роняет, блюет… Про детей не забывай, от спиногрызов шума и грязи всегда полно, они одинаково станут засирать что дешманский кемпинг, что люксовый отель.

— До чего ты неприятный тип, Тёма. Что ни скажешь, все не в тему, — поморщилась девушка и быстро зашагала по коридору, бросив через плечо: — Надеюсь, наше соседство окажется временным и недолгим.

— Надейся, — согласился я, последовав за ней, но притормозил у зеркала, которое висело на стене. — И чего это я неприятный? Вполне себе… Твою-то мать!

Из отражения на меня смотрел не я. Кто угодно, но только не я. Теперь понятно, почему пиджак на мне не висит, как я сначала подумал, а комфортно облегает тело. Да потому что оно размером больше, чем то, которое раньше было. У меня сроду подобного разворота плеч не не наблюдалось. И волосы черные, а не светлые. Да все другое! Ну, почти. Еле заметный шрам на подбородке остался, это я в раннем детстве с самоката навернулся прямиком на железку в траве.

Но в остальном человек, смотрящий на меня из глубин амальгамы, был мне совершенно незнаком. Хотя, ради правды, выглядел он куда симпатичнее, чем прежний я. Как минимум — мужественнее. Не то чтобы тот я был совсем дохляк и страхолюд, но до того, каким стал, не дотягивал точно. Я раньше если и был супермен, то сильно на минималках. И то только в собственных глазах, после седьмого-восьмого шота.

Плюс мне годков сбросили, на исходные тридцать с приличным хвостиком новый я не тянул. Двадцать три — двадцать пять, больше никак не дашь.

И это, пожалуй, было почище, чем прочие странности, включая новое имя. Ко всему остальному худо-бедно можно было подобрать хоть какое-то логическое обоснование, к новой внешности и возрасту — нет. Никак. Хоть разорвись!

— Чего застыл? — остановилась Инна, глянула на меня и топнула ножкой. — Что опять?

— Сама посмотри, — мотнул я головой в сторону зеркала. — Очень удивишься, как мне кажется!

Так оно и вышло. Девушка, глянув на себя, на мгновение застыла, потом ощупала лицо, словно не веря тому, что видит, а затем побледнела и тихонько взвизгнула.

— Что, родная, офигела? — похлопал я ее по плечу. — Не отвечай, это риторический вопрос. Но во всей этой ерунде есть один большой плюс.

— Какой? — жалобно всхлипнула Инна. — То, что я до хрена денег в пластику лица полгода назад зря ухнула, а сиськи делать не стала?

— Хм, — озадачился я. — Поясни.

— Лицо накрылось, а они какие были, такие и остались. Считай, сэкономила. Только это очень сомнительная радость!

— Нет, я о другом. Мы теперь точно знаем, что это не реалити-шоу. Ни одна телекомпания так заморачиваться точно не станет, больно велики расходы, сначала производственные, а после судебные. Хотя, с другой стороны, все еще сильнее запуталось. Ладно лицо, но как они мне рост прибавили? Такое же в принципе невозможно!

— Не скажи, — возразила моя спутница, тыкая пальцем сначала в свою щеку, а потом в мою.