Молоко и мёд - Артем Рудик

по голове, – Феликс, Феликс, Феликс... Нельзя же так часто прогуливать свою работу. Тем более в твоём ведении не такая уж большая земля, всего лишь какой-то Ватикан, за ним не сложно уследить, если специально не пренебрегать своими обязанностями.

– Да, Папа Римский на меня ещё не жаловался... Добавлю его в коллекцию. – сказал я, – Ну что он, без меня не может справиться? К чему всё это моё наставничество? Какой смысл оно имеет?

– Ну опять та же песня, mate! Опять тот же разговор. Но на этот раз у меня есть пара весомых аргументов. Знаешь, что они приняли без твоего контроля? "Humanae vitae tradendae munus gravissimum…" Энциклику против нашей инициативы по контролю рождаемости. Ладно это нам особо палки в колёса не вставит, но ведь твоего же подопечного сейчас высмеивают за его консерватизм! Тебе не жалко бедного Павла? Мог бы и вмешаться в его решение.

– И за то, что я не вмешался, он обвиняет меня?

– Ну знаешь, это и есть ответственность. Люди же, они как маленькие дети, нельзя их винить за проступки. Ведь ответственность на тех, кто эти ошибки не объясняет и не говорит, как их снова не допустить. Ты родитель для этого маленького города-государства, вот и воспитай его как следует. Иначе как ты сможешь мне наследовать, если не научишься чему-то новому?

– Ты вечно молод, с чего это я должен готовиться к тому, чтобы тебе наследовать? Ты же не собираешься умереть?

– Ну, может не так, как твой милый Йозеф, но однажды я всё-таки уйду на покой. И кто если не мой сын...

– Я тебе не сын.

– Ты мне прямо как сын, mate! Если бы у меня и могли бы быть дети, это был бы ты. А я тебе, как отец, святой дух, лучший друг, царь и бог. И ты должен быть всеми ними, только уже для тех, за кого возьмёшь ответственность – для всех людей на земле. Разве не об этом ты мечтал, когда в семнадцатом скакал по красным баррикадам? Вот, у тебя есть шанс сделать мир лучше, начиная с малого. С Ватикана, например.

– Там и так всё хорошо...

– Бу-бу-бу, одно унылие! Улыбнись, mate! – тилацин развернул меня на моём крутящемся стуле к себе и чуть было не ослепил меня своими белоснежными рядами зубов, аккуратно расставленных в чересчур часто радостной пасти, – Скоро у нас юбилей твоей любимой даты – Красного Октября. Молодость свою революционную вспомнишь, а я подготовлю для тебя пару подарков, плохо ли?

Вместо ответа я потупил взгляд, лишь бы не смотреть в его радостные глаза.

– Ну что ты? – продолжил он, поднимая моё лицо, – Всё славно в твоей родной Стране советов, я постарался, чтобы было так. У тебя все условия для жизни, прекрасная еда, прекрасная комната. Чем же ты недоволен? Знаешь пусть путь в мир мёртвых, Альчеру, ныне и закрыт, давай я подарю тебе кое-что, чтобы стало полегче думать о том, что все, кого ты знал в прошлой жизни, ныне мертвы.

Из пучин карманов домашнего халата, он тут же выудил две книжки в кожаных обложках. Я сразу их узнал, ведь уже видел их раньше. Они были написаны Зефиром, лучшим другом Мартина, также участником нашего Общества. Я прекрасно знал, что они повествуют о природе наших особых сил – проклятий, а также про природу места, которое их дарует – Альчеру.

Этот мир, он как изнанка нашей реальности, куда уходят души мертвецов, и из которой они же потом рождаются в новых телах, ничего не помня о старой жизни. Йозеф, сгинув, отправился именно туда, в свой персональный ад или рай, ждать возрождения. И пусть путь туда был ныне закрыт даже для Австера, умевшего по-шамански умирать и бродить в мире духов... Но, может и правда, я смогу узнать что-то успокаивающее? Вот только с этим была одна загвоздстка:

– Я же всё ещё не знаю вашего древнего языка... – сказал я, беря в лапы книжки, символы на них действительно были для меня как детские каракули.

– Как ответственный родитель, я тебя научу. Заодно будет лишний повод провести время вместе. Я, конечно, не думаю, что ты станешь менее ядовит ко мне, но...

– ...но это хоть какое-то развлечение в вечности, – сказал я и отложил письмо, - Давай посмотрим, что там такого "успокаивающего".

Печать пятая – Феликс – Моя маленькая революция

СССР, Москва, 7 ноября 1968 года

"Эрнесто Че Гевара был убит в Боливии 9 октября 1967 года".

Столица Союза была полностью погружена в празднование пятидесятой годовщины Революции, а я всё думал об этой злосчастной вырезке из газеты. Эрнесто был убит. Жестоко, показательно казнён боливийским правительством, ЦРУ и... беглым нацистом, Барбье.

Разумеется, с санкции Санта-Анны и Либеччо. Очевидно, при поддержке остальных членов Совета. И с полным наплевательством к моим чувствам и планам. Более того, даже с определённой издёвкой ко мне, не просто питавшему симпатии к харизматичному революционеру. Я опекал его и защищал, считая своим личным маленьким проектом. Гораздо более ценным и личным, чем Святой престол.

А они... Они не просто наплевали прямо мне в душу. Либеччо, очевидно потакая своему садизму, сделал это с издёвкой, чтобы мне было больнее от потери. И дело даже не только в том, что он подключил к поимке нацистского преступника. А в том, что американским агентом, которого Либеччо поставил на эту операцию тоже звали Феликсом. Это было очень в духе чёрного масонского юмора. И в духе Либеччо, конечно.

Теперь же, весь Совет, ничуть не стесняясь своего поступка приехал ко мне домой, чтобы отпраздновать "вступление неофита" в свои ряды. Мартин настаивал, чтобы мы каждый год праздновали моё вступление в тайную организацию. Он же и сгонял всех членов Внутреннего круга в Москву, в свой собственный подземный замок – "Метро-2".