Юнкер - Валерий Пылаев

указывая на испачканный голубиным пометом рукав. — Птицы — чего с них взять? Божьи твари.

Почему-то все это… нет, не то, чтобы пугало — но казалось жутковатым. И в первую очередь оттого, что я не засек никаких эманаций Дара. Старикашка с его силищей должен был «фонить» за километр — а я не чувствовал. Вообще ничего.

Ноль, пустышка — и это при том, что мы стояли на расстоянии вытянутой руки!

— Добрый… доброе утро, — пробормотал я.

— Здравствуйте, Александр. — Старичок отошел чуть в сторону — видимо, чтобы мне не пришлось тесниться у двери. — Могу я спросить — не найдется ли у вас минутка-другая для пожилого человека?

Ага… Попробуй тут не найди.

— Разумеется. Сколько угодно, ваше… благородие.

— Никакое я не благородие, и не был никогда. Лишнее это все, юноша, наносное… — задумчиво проговорил старичок — и вдруг, спохватившись, протянул мне руку. — Дроздов, Василий Михайлович! Будем знакомы.

— Будем… — Я осторожно пожал тонкие сухие пальцы. — Очень приятно.

Дроздов… Не самая звучная фамилия. Разумеется, не редкая — и не факт, что дворянская. Впрочем, по его же собственным словам, Василий Михайлович никогда не носил ни титула, ни чина.

Его речь звучала странно — знакомые с детства фразы почему-то казались непривычными. Он говорил… нет, не с акцентом. Просто как-то иначе. Будто то ли всю жизнь прожил в провинции, то ли вовсе прибыл прямиком из тех времен, когда дед был моим ровесником — или того раньше.

Интересная личность — и непростая. Подобные Василию Михайловичу не разгуливают по дворам без причины. Ни в такое время, ни в любое другое.

— А я вот тут… птичек покормить зашел. — Василий Михайлович указал остатками батона на скамейку у стены. — Присядем, вы ведь не возражаете?‥ Ноги у меня уже, знаете ли, не те.

Я послушно проследовал за древним Одаренным. Тот шагал не торопясь, не забывая при этом подманивать голубей белыми крошками. Бестолковые птицы суетились вокруг, хлопали крыльями, галдели, отбирая друг у друга лакомство, и лишь каким-то чудом не загадили нас обоих с головы до ног. Но моего спутника это, похоже, совершенно не смущало. Он раскидал остатки батона и, опустившись на лавку, достал из бездонного кармана еще один.

— Как самочувствие, Александр?

— Не жалуюсь, — проговорил я. — Чем обязан… таким вниманием?

— Любопытство, исключительно любопытство! — Василий Михайлович махнул рукой. — Княгиня Бельская справлялась о вашем здоровье — вот я и решил… проведать.

Ольга Михайловна? Целитель, буквально вытащившая меня с того света после аварии… а потом заявившая, что не имеет к моему чудесному спасению почти никакого отношения. Она просила рассказывать ей о любых странностях — но на робкие попытки начать разговор о загадочных изменениях личности отделалась медицинской байкой. Про того самого маркиза, который после сотрясения мозга вдруг воспылал почти противоестественной любовью к гусиному паштету.

— Так вы с ней… коллеги? — осторожно поинтересовался я.

— Коллеги?‥ Можно и так сказать, можно и так. — Василий Михайлович заулыбался и снова принялся крошить голубям белый хлеб. — В сущности, мы ведь делаем одну работу. Только кому-то уготовано врачевать тело, а кому-то…

— Душу?

— Верно… Человеческие души, Александр, — кивнул Василий Михайлович. — Если уж возникает подобная необходимость.

— Что ж… — Я убрал ногу подальше от назойливых птиц. — С моей душой все в порядке.

— Вы уверены?

Глаза Василия Михайловича сверкнули за стеклышками пенсне задорными огоньками, и я вдруг понял, что он видит меня буквально насквозь. Без «просвечивания», без всякой магии способен заглянуть так глубоко, как не смог бы даже матерый менталист уровня Багратиона.

И рассмотреть то, что я тщательно скрывал — даже от себя самого.

— В конце концов, ваша душа, Александр… — задумчиво проложил Василий Михайлович. — Ваша душа не похожа на остальные. Кто знает, какой путь ей пришлось…

Да твою ж…

— Более чем, сударь, — холодно отозвался я. — Смею вас уверить — душой я настолько же здоров, насколько и телом. Можете передать княгине мои наилучшие…

— Непременно передам. — Василий Михайлович склонил голову. — Прошу — не сердитесь на меня, Александр. У меня и в мыслях не было желать вам дурного. И уж тем более считать душевнобольным… В конце концов, только человеку незаурядному под силу сделать то, что вы сделали… и что еще, вне всяких сомнений, сделаете.

— Приятно слышать, — проворчал я.

— Считаю своим долгом сообщить, что мы будем присматривать за вами, Александр. — Василий Михайлович оторвал и бросил голубям еще кусок батона. — Особенно теперь. Нас всех ждут непростые времена.

— Это предупреждение? — не выдержал я. — Или угроза?

— Это необходимость, Александр. — Василий Михайлович со вздохом поправил пенсне. — Вам достался необычайный дар. Слишком значительный, чтобы зарывать его в землю или позволить ему погаснуть раньше срока. Так что мне искренне хотелось бы верить, что вы не откажетесь от нашей помощи… если она вам потребуется.

— Будто бы у меня есть выбор.

— Выбор есть всегда, Александр. — Василий Михайлович нахмурился и строго погрозил мне пальцем. — И уж поверьте, от вашего выбора однажды будет зависеть очень многое… Помните об этом.

— Как пожелаете. — Я пожал плечами. — Что-нибудь еще?

— Больше ничего, Александр. — Василий Михайлович мягко улыбнулся. — Не смею вас больше задерживать.

От рукопожатия мы оба воздержались. Я из чистого упрямства, древний Одаренный — судя по всему, из деликатности. Прощаться тоже не стали — беседа явно была неформальной и не требовала соблюдения каких-то особенных приличий. Даже с учетом колоссальной разницы и в возрасте, и в магическом классе, которую я даже не пытался оценить… Видимо, чтобы не расстраиваться.

Так что я просто поднялся, изобразил легкий поклон и направился к припаркованной на другой стороне двора машине. Обернулся только когда уже сел за руль — и почти не удивился, увидев, что скамейка у залитой утренним солнцем стены опустела. Василий Михайлович исчез, и о его присутствии напоминали только корки батона на асфальте.

А голуби все так же клевали крошки.

Глава 2

Машина свернула на Каменноостровский и покатилась к мосту. Неторопливо, вальяжно рокоча мотором — конечно, не таким, как у Настасьиного монстра, но тоже могучим. Какой и полагается «Чайке».

Доставшейся мне от брата. Я ехал на Костиной машине. Той же самой дорогой, что и в тот день, когда он умер у меня на руках. Когда я не успел оказаться рядом, чтобы помочь. Прикрыть Щитом, ударить в ответ… Да хотя бы просто затащить в дом, за крепкие и надежные родные стены. Вместе мы бы справились!

Но Костя остался один — и погиб. А те, кто убил его — живы и спокойно разгуливают по