Юрий Леж - Перевертыш

— Вещий, спроси у Медведя, больше никого там не осталось?

— Медведь, здесь Вещий, кто остался еще в борделе? — исполнил просьбу товарища Успенский.

— Три уборщицы, — ответил капитан, — сейчас и их выведут. В чем вопрос?

Успенский выразительно посмотрел на Пана.

— Не похожа, — коротко сказал Пан. — Та, но не похожа.

— Сомнения в мулатке, — «перевел» Успенский, — еще такие же есть?

— Остальные не в том возрасте, — ответил капитан. — Разберемся на месте, в комендатуре. У вас что-то еще есть?

— Есть, конечно, — вздохнул Успенский. — Но лучше бы вам самому посмотреть…

— Ждите, — недовольно буркнул в рацию Медведь.

В ожидании капитана Мишина Пан и Успенский успели заскучать. Впрочем, они хорошо понимали, что сейчас у капитана начинаются самые веселые и бестолковые для общего дела часы, часы согласования огромного количества вопросов и подписания несчетного количества бумаг после завершения активной стадии операции. Причем большинство вопросов возникало на пустом месте и требовало почему-то незамедлительного решения именно руководителем и ответственным за операцию лицом.

Вообщем, прошло почти сорок минут томительного в своей ненужности и бестолковости ожидания, прежде, чем штурмовики услышали внятные ругательства и звук шагов в подъезде. За прошедшее время Пан и Успенский проверили все лежащие у глухой стороны чердака коробки, в самом деле оказавшиеся не только пустыми, но и чистыми, будто протертыми влажной тряпкой за полчаса до прихода бойцов на чердак. Потом они со всех сторон осмотрели, ощупали и даже попробовали оторвать от стены, к которой он был прилеплен, подозрительный нарост сферической формы. Делали бойцы это более от скуки, чем по необходимости, может быть поэтому ничего у них и не вышло.

Как поплавок из-под воды, из чердачного люка показалась голова капитана Мишина.

— Вам как сюда, братцы, подымалось? — первым делом осведомился капитан. — А то меня что-то будто пугало на лестнице…

— Было такое, товарищ капитан, — отозвался Пан. — И у меня, и вот у товарища старшего сержанта. Только на чердаке таких ощущений нет.

— И правда… — капитан поднялся под крышу полностью и на пару секунд замер, прислушиваясь к собственным ощущениям. — Ладно, это потом, что у вас тут такого, что непременно меня звать понадобилось?

— Вот, — Успенский указал на нарост. — Пан приметил.

Капитан поглядел, ощупал странный предмет, а потом решил:

— А ну, его — здесь колупаться, скоро уже стемнеет, а мы еще по городу шляемся, вместо того, что бы предварительные протоколы читать и с главными подозреваемыми беседовать. Пришлю сюда пару человек, вырежут вместе со стенкой, разбираться уже в комендатуре будем. А пока, скажи-ка, Пан, что ты за кипеж поднял со своей мулаткой?

— Не похожа она на себя была, товарищ капитан, — ответил Пан. — Может, с перепугу от задержания, может, еще почему, но я бы её просто так на улице не признал.

— И чем таким отличалась? — вцепился в него Мишин.

— Не знаю, — честно ответил Пан. — Сам понять не могу, вроде бы, она, но — не она. Бывает так.

— Хорошо сказал, она — не она, — буркнул капитан, — и как же это мне в деле отразить? Померещилось тебе или как факт?

— Не померещилось, — твердо сказал Пан.

— У Пана с глазами все нормально, — вступился за товарища Успенский.

— Да знаю, и верю, — махнул рукой капитан. — Это я так уж, от расстроенных чувств. Посмотрел внизу на следы, о которых ты говорил, а — фотопленки-то уже и нету, что б их заснять. Всю пленку на алкашей в баре и блядей в борделе извели, мастера-фотографы!

— И как же? Пропадут ведь следы, если сейчас туда-сюда народ ходить начнет, — заволновался Успенский.

— У меня не пропадут, — успокоил его Мишин. — Есть тут в комендатуре один художник. Настоящий, не самоучка, в Строгановке учился. Поставил его следы срисовывать, пусть хоть так останутся, а то пока наши горе-фотографы за пленкой съездят, пока зарядятся, да вернутся, и в самом деле можно улику потерять. А ботиночки-то тут прошли — странные. Я вот, к примеру, за всю жизнь таких отпечатков не видел.

— И я не видел, — поддакнул Успенский. — Может, и поменьше вашего встречал, но — уж больно неправильные они…

— И заострение это на носке, — вступил в разговор и Пан.

— Ну, заострение-то легче легкого разгадать, — махнул рукой капитан. — Это игла специальная или шип от кастета. Пользуются таким любители ногами подраться, и против собак, говорят, хорошо. Вот только откуда здесь такие могли найтись…

— И еще, если не успели заметить, то ушел этот человек через второй этаж, — подсказал Успенский. — Но мы туда не пошли, в квартиру то есть. Видно было, что там пусто, как везде в доме, а мы сюда поторопились.

— Спасибо, — поблагодарил Мишин. — Квартиркой этой, да и всем домом очень надо заняться, вот только кому? Прокурорских пустить полазать? может и найдут здесь что-то интересное? А потом на подписку их же сажать… Ну, да ладно, разберусь как-нибудь. Нам сейчас нужно оперативно с наркотиками определиться, все-таки нашли их в баре, и немало, а потом всеми нашими могучими силами наброситься на мулатку. Она мне тоже какой-то странной показалась, пусть и издали. Да и вообще, интересную компанию мы в борделе застали…

— А что там случилось-то? — поинтересовался Пан. — Аж в окно нашего выбросили…

— Да это так, случайность, скорее всего, — пояснил капитан. — Там у одного из клиентов, вроде бы, личный телохранитель объявился и попробовал солдат по комнатам не пустить. Вот одному пареньку и не повезло, весовые категории оказались шибко разные. Да и не ожидал он. Кто ж ожидает, что штатский, да без оружия на штурмгевер полезет? но, не беда, главное, парень не зашибся, а этого… телохранителя… мы по-свойски допросим, что б запомнил на всю жизнь, на кого руку подымать не стоит.

Пан невольно поежился, представив себе, какую судьбу уготовил сам себе злосчастный телохранитель. Конечно, в большинство жутковатых рассказов про «подвалы НКВД», «бесчеловечные пытки» и «ужасные издевательства» он не верил, ведь рассказывали такие истории прерывистым шепотком, оглядываясь по сторонам, люди, обычно, очень и очень далекие от органов, чаще всего даже в милицию-то не попадавшие ни разу, но червячок сомнений все-таки копошился в душе, привычно утверждая, мол, дыма без огня не бывает.

— Ладно, ребятки, потрепались, хватит, — сказал Мишин. — Теперь все едем ко мне, я вас у комбата уже с утра на трое суток отпросил, надо будет — и продлю командировку…

Еще разок оглядев и пощупав странный нарост, капитан начал спускаться в люк.