Ведьма - Янис Маулиньш

— Это не научный ответ, — сказала она серьезно.

Верно. Но сено пахло так опьяняюще!

— Прости! — вдруг сказала Венда. Она угадала мысли Валдиса. Она была хозяйкой, Валдис — ее гостем. И вообще, разве можно в такой момент допрашивать любимого человека, говорить о таких удручающих вещах, когда где-то в глубине ее существа слышался чистый колокольный звон, возвещавший о том, что надежды сбудутся, что исчезнет вечный страх, что в жизни все уладится. Мысли вероятные и в то же время невероятные.

— Ты собрала вещи? — спросил Валдис.

— Нет.

— Почему?

— Я суеверна. — Венда радостно улыбнулась. — Нельзя заранее собираться.

— Возьмешь с собой как можно меньше вещей. Все-таки осторожность не помешает. Например, в подушках могут жить крохотные, невидимые клещики, которые вызывают чесотку. Они могут быть и переносчиками инфекции. Было бы идеально, если бы ты приехала в Ригу совершенно голая, но, скорее всего, уговорить тебя не удастся… Прости!

Вид у Венды был растерянный.

— Прости, кажется я становлюсь грубым, — сказал Валдис. — Но ты ведь обещала раздеться.

— Для тебя, не для других, — смущенно пробормотала Венда.

«Она умна и чиста как ребенок», — подумал Валдис. Ему было жарко, взмокла спина, но он стеснялся раздеться, стеснялся даже думать о том, что они вместе будут загорать и ворошить сено. А может быть, все происходит во сне? В последние дни ему не раз казалось, что, просыпаясь, он из действительности возвращается в мир снов. Во сне все было гораздо надежнее и проще, а поиски причин неизвестной болезни превратили явь в какой-то кошмар, вызвали в его душе ощущение безысходности. Он чувствовал, что теряет разум, что находится на грани болезни — такое состояние раньше он испытывал только в бредовых снах.

— У тебя есть плавки? — откуда-то издалека донесся голос Венды.

— Да.

— У тебя лоб мокрый, — добавила она смутившись. И Валдис понял, что Венда тоже с трудом преодолевает растерянность. Внезапно его охватил страх — а что, если они так и не поймут друг друга, как не сумели понять многие обуреваемые чувствами влюбленные? Венда на глазах изменится, прозвучат слова, которые снимут с них непосильное бремя предстоящей близости, он уйдет, и вокруг ее рта зароятся, словно пчелы, молекулы кислорода… Почему только кислорода? И азота, и водорода, и гены уродливого вируса. Безумие!

— Тебе плохо, — дотронулась Венда до его руки. — Разденься! Это от жары. Пойдем в тень, к колодцу. Обольешься холодной водой.

Он присел на скамейку возле дома, а Венда прикладывала к его голове мокрое полотенце. Ну и стыд! И все-таки чертовски хорошо. Прикосновение рук Венды облегчало и успокаивало.

— Знаешь что… не будем больше говорить об этом проклятье? Хорошо?

— Тебе стало плохо?

— Немного. Это еще раз говорит о том, что тут немалую роль играет внушение. Надо выбросить все это из головы, если мы хотим быть счастливы. Для меня это не проблема, а вот тебе будет трудно. Зато ты умеешь владеть собой. У тебя получится. Обязательно получится. Только надо очень этого хотеть…

— А если… если ты ошибаешься? Если все-таки что-то есть?

— Ну и хорошо. Значит, никуда от нас не денется. Мы исследуем все внутри вплоть до молекул. От науки ни один зверь не ускользнет. Труднее будет исследовать психику. Значит, ее следует исключить. Исключить момент внушения.

— Да, но мы снова о том же…

— Верно. Надо договорить до конца.

— А не будут ли возникать все новые и новые неясности?

— Надо свести их к минимуму.

— Хорошо.

— Какие у тебя еще вопросы?

Венда тяжело вздохнула.

— Что будем делать, если ты заболеешь?

— Это дело мое и Екаба. Об этом постарайся не думать. Договорились?

— Договорились.

— Ну, что еще?

— А к маме я смогу приезжать?

— Только с ведома мужа.

— Хорошо.

— Просто удивительно, что мы раньше не встретились.

— Почему удивительно?

— Я влюбился в тебя, как мальчишка. И представить не могу, что когда-то было иначе…

— Не пугай меня!

— А что тут страшного?

— Все они говорили о безумной любви.

— Ну и что? Чтобы найти причину, необходимо создать типичную ситуацию. Условия опыта должны быть абсолютно идентичными. Обязательно!

— Так ты говоришь в своей лаборатории?

— Да.

— Но ведь в таком случае может возникнуть то же… внушение.

— Ого! Быстро схватываешь. — Валдис улыбнулся. — Женщины всегда правы. Можно поставить эксперимент и по-другому. Зарегистрируемся. Оттиснем штамп в паспорте, а спать будем каждый в своей комнате, даже исключим встречи. Таким образом мы сможем выяснить, повлияло ли оформление документов на мое здоровье.

— Ты шутишь.

— Можно и так: не регистрируясь, будем жить вместе. Только в этом случае тебя ко мне не пропишут.

— Ты не боишься меня?

— Ты и в самом деле веришь, что ведьма может так полюбить мужчину, что он умрет?

— Ученый должен испытать все.

— Должен! Идем.

— Куда?

— Испытывать.

— Ой! Прости!

— За что?

— Да я наговорила, вероятно…

— Нет, все верно.

— Мне стыдно.

— Чего?

— Не знаю.

— Ты сердишься?

— Нет.

— Когда я книжными словами говорил тебе о любви, ты пугала меня смертью. Ничего другого не оставалось, как перейти на грубость. Мгновение назад, кстати, я жутко стеснялся, и вдруг эта раскованность. Странно, не правда ли? Крайности сходятся. А может быть, уже действует дьявольский феномен?

— Не знаю!

Они прошли мимо ели, на которой росла омела, мимо вишни, перешли через старые мостки. Вскоре над ними сомкнули свои ветви сосны. Вдали слышался стук дятла. Где-то тарахтел трактор.

С лесной полянки пахнуло на них зноем. Валдис дотронулся до плеча Венды. Женщина вздрогнула и подняла на него влажные, затуманенные глаза.

«Ради одного такого мгновения стоит рисковать жизнью», — подумал Валдис, положив руку и на второе ее плечо. Щеки их соприкоснулись. Это прикосновение напомнило ему миг из далекого детства, и воспоминание, томяще-сладкое и ослепительное, на миг затмило весь мир. Он успел еще подумать: «Как удар током. Пожалуй, может роковым образом повлиять на мозг или возникнет неведомое магнитное поле».

ШАБАШ БЕЗУМНЫХ

Приближалась середина сентября. День был пасмурный, и серебристо-серый цвет придавал бабьему лету очарованье, исполненное неясных стремлений. В них не было ни тоски, ни безнадежности, наоборот, это была жажда деятельности, желание заставить работать мозг. В сентябре начинались занятия в школах и вузах, открывались театры, садились за стол писатели, сочиняли музыку композиторы, рисовали картины художники. На полную мощность включались в исследовательскую работу ученые. Безусловно, как любая закономерность, и эта имела исключения. На сей раз исключением был Валдис Дзенис, который в свой медовый месяц не только не прохлаждался, но работал с удвоенной энергией. Надо было наверстать упущенное за те безумные две недели,