Кир Булычев - Таких не убивают

Ознакомительный фрагмент

— Вас смущает, что я прохожу сразу по двум делам?

— Это только у меня, — пояснил Шустов. — А сколько еще следователей и сыщиков вами занимаются?

— Вы будете слушать?

— Уже слушаю.

— Мой дед — археолог, — сказала Лидочка. — В свое время, когда вас и на свете не было, он попросил некую Маргариту Потапову, она же Маргарита Флотская, взять на хранение шкатулку с бумагами и археологическими находками, интересными и ценными лишь для моего деда. Вы меня слушаете?

— Внимательно слушаю. Продолжайте.

— Мой муж тоже археолог и занимается теми же проблемами. Так что записи и материалы ему очень нужны. Но Маргариту Потапову арестовали в сорок первом году, и следы ее затерялись.

— Отдали черепки в безопасное место! — фыркнул лейтенант. — Лучше бы обратно в землю закопали.

— Ну вот, они не могли оценить грядущих опасностей. Им казалось, что Маргарита — вне опасности. Ее муж был заместителем наркома и членом ЦК.

— Таких-то в первую очередь и ликвидировали.

— Он был верным сталинцем!

— И что же?

— Я с вами не спорю. Я просто объясняю вам ситуацию. Мы долго искали следы Маргариты Потаповой или ее родственников. И вот совсем недавно мне удалось узнать, что дочь Маргариты — Татьяна Иосифовна Флотская жива и живет под Москвой. И вчера я к ней поехала.

— Куда?

— На станцию Переделкино. Там несколько дач выделено для членов «Мемориала». Кстати, когда я туда ездила, за мной и гонялся этот самый бандит, о котором я вам рассказывала.

— Что же вы мне сразу не сказали, к кому ездили?

— А разве кто-нибудь из нас мог подозревать, что ее дочка покончит с собой?

— Откуда вы знаете, что она покончила с собой?

— Никакой в этом тайны и никакого заговора нет, — ответила Лидочка, которой не хотелось тратить силы на убеждение милиционера. — Вчера на даче я была вместе с Соней Пищик, подругой Алены Флотской. Она как раз приехала к Татьяне Иосифовне, чтобы поделиться своей тревогой. Она беспокоилась, что у Алены… как это сказать?

— Депрессия, — подсказала Сонечка, которая стояла в дверях спальни. Она, оказывается, услышала разговор и поднялась. — Депрессия, только я не думаю, что надо обсуждать мои дела с милицией.

Она явно догадалась, с кем говорит Лидочка, и была настолько разгневана, что густо покраснела.

— Она у вас, — догадался лейтенант: видно, телефон хорошо работал. — Она не велит вам со мной разговаривать.

Почему-то милиционеру это показалось забавным.

Соня хлопнула дверью и удалилась в большую комнату. Лидочке было неловко — хоть она и не сказала милиционеру ничего такого, что могло бы повредить Соне, но, может быть, вообще ничего не следовало говорить?

— Кстати, — сказал лейтенант, — хоть мы с вами еще об этом побеседуем — вы когда вчера уехали с дачи?

— Это не телефонный разговор.

— Мне некогда сейчас оформлять документы. Может быть, от быстроты зависит расследование.

— А разве Алена не покончила с собой?

— Вернее всего, она покончила с собой, но в таких случаях мы всегда проводим экспертизу и допрашиваем свидетелей.

— Даже когда эксперт уволился в коммерческую организацию, а лимитов на пленку не дали.

— Ваша ирония неуместна, — ответил лейтенант, который, видно, подслушал эту фразу в каком-то сериале с претензией на элитарность. — Вы не ответили на мой вопрос.

— Я уехала в темноте, было часов семь, даже больше семи.

— А гражданка Пищик?

— Позвать Соню к телефону?

— Передайте ей трубку.

Лидочка положила трубку на столик и позвала Соню. Та появилась почти мгновенно, словно стояла под самой дверью.

— Лейтенант Шустов хочет тебе что-то сказать.

— Еще чего не хватало! — заявила Соня, но трубку взяла.

Чтобы не подслушивать, Лидочка ушла из комнаты. На столике перед диваном стояли две рюмки — одна, Лидочкина, была лишь пригублена. Лида допила коньяк.

Вскоре в комнату вернулась Соня. Она была еще сердита, но гнев ее угас.

— Завтра просил меня к нему прийти.

— Это его работа.

— Да что ты все о работе, о работе! Они все садисты! Ты не знаешь, какими похотливыми глазами он на меня сегодня глядел. Совершенный козел.

Лейтенант не показался Лидочке совершенным козлом, но спорить она не стала.

— Он еще требует, чтобы я ехала к Татьяне. Еще чего не хватало! Может, ты съездишь?

— Но ведь договорились, что ей можно позвонить.

— А он говорит, что звонить бесчеловечно. А разве человечно, если она услышит эту новость из моих уст? После моих просьб! После того, как я ее умоляла позвонить Алене! Ведь я считаю, что Татьяна — потенциальная убийца своей дочери. Если бы она вовремя поддержала дочь, Алена осталась бы жива. Можно я еще себе налью?

Выпив очередную рюмку коньяку, Соня задумалась.

— Самое обидное — ты даже не представляешь, насколько обидно, — произнесла она, почесывая толстое колено, обтянутое черным шерстяным чулком, — что этот козел почувствовал облегчение. Вот бы не хотела! Ты понимаешь, что Аленка пошла на это, чтобы его наказать. Я клянусь тебе, что она его наказать хотела. Чтобы он зарыдал, понимаешь, опомнился, понял, что он натворил, какого человека убил! А знаешь, что получится? Он утрется и пойдет дальше, даже вздохнет с облегчением. Из всех подлых мужиков — он самый подлый.

— Соня, я же ничего не знаю, — перебила ее монолог Лидочка. — Ты говоришь мне о ком-то, словно я с ним знакома.

— Ты права. Я вижу в тебе подругу, как будто мы тысячу лет знакомы.

— Так о ком ты говорила?

— Об Олеге. Об Осетрове. Об этом партийном ошметке.

— Знаешь что, Соня, — заявила Лидочка. — У меня от вас всех голова идет кругом. Еще вчера утром я была обыкновенной женщиной и не участвовала в смертях, убийствах и покушениях. Сейчас — я в центре какой-то гигантской интриги…

— Не преувеличивай. Никакой интриги нет.

— Лейтенант Шустов другого мнения.

— Твой лейтенант — козел и садист. Я тебе говорю со всей откровенностью. В отличие от тебя я знаю мужчин.

— Меня не интересуют мужчины, — сказала Лидочка. — Мне была нужна шкатулка.

— Лида, я должна тебе сказать, что у тебя типичная вязкость сознания. Для тебя шкатулка важнее человеческих судеб. Стоит твоя шкатулка у Алены. И всегда стояла. Ее Аленке бабка Маргарита отдала. Но я не хотела говорить при старухе…

— При ком?

— При Татьяне Иосифовне. Она жадная, как Гобсек. Если бы я при ней сказала, что шкатулка стоит у Алены на комоде, она бы бросилась получать ее через суд. Все же карельская береза!