Михаил Ахманов - Али Бабаев и сорок покойников

Али Саргонович заявился сюда со своими ярмандами Маркеловым, Калитиным и Пожарским, дабы провести небольшое совещание. Помощники, все трое в новых костюмах, чинно расселись вдоль стены, стараясь не задеть башмаками, тоже новыми и блестящими, медвежью шкуру. Стул под Пожарским тоскливо покряхтывал, да и Калитин с Маркеловым старались не делать лишних движений – мебель могла рассыпаться. Сам Бабаев довериться ей не рискнул и прислонился к сейфу.

– Ну, ашна, что скажете? – Он обвел кабинет рукой.

Помощники переглянулись. Потом Пожарский, на правах старшего, промолвил:

– Не уважают нас, Али Саргонович. Тесновато, да и мебелишка того…

– На тебе, боже, что нам не гоже, – добавил словесник Маркелов.

– И пыли много, – заметил Калитин. – Негигиенично.

– Пыли тут и правда много, – согласился Али Саргонович. – Ну ничего, повыметем! А что до тесноты… Подам осенью заявление, чтобы переселили нас в другой хане [26]. Расстегаевский кабинет еще не заняли.

Федор Мокеевич Расстегаев, предшественник Бабаева в депутатском кресле от талды-кейнаров, имел хоромы куда роскошнее, как и полагается великому человеку. В полной мере его величие засверкало после смерти в многочисленных некрологах, и три города, Москва, Смоленск и Калуга, объявили себя его родиной и пустились в споры за честь упокоить его в своей земле. В июне по этому поводу шли серьезные дебаты, но, к счастью, бомба разорвала Федора Мокеевича на три куска, так что претензии всех конфликтующих сторон были удовлетворены.

– Совет мне нужен, уртаки, – сказал Бабаев, покосившись на свидетельство вменяемости. – Вот начну я с сентября ходить в диван [27], глядеть на народных избранников, слушать их умные речи, голосовать за то и это… Но доверие избирателей обязывает! Я тоже должен что-то мудрое промолвить! И не просто промолвить, а предложить! Это называется… называется…

– …законопроектом, – подсказал Маркелов.

– Точно! Давайте, советники, трудитесь. Желаю ваши речи выслушать.

После недолгого раздумья Калитин, бывший врач, предложил:

– Министра здравоохранения на мыло. В аптеках ни инсулина, ни манинила [28], ни других препаратов, старики рыдают, инвалиды в обморок падают. Деньги отпущены, а лекарств нет! Где эти деньги? И где лекарства?

– Этот вопрос задавали в Думе пятьсот пятьдесят четыре раза только за минувший год, – сообщил Бабаев, обладавший профессиональной памятью разведчика. – Я читал протоколы заседаний. Пятьсот пятьдесят четыре раза! А мыла из министра так и не сделали.

– Сто первое китайское предупреждение, – пробасил Пожарский.

– Каждый новый депутат хочет на этом нажить капиталец. Не оригинально! – согласился Маркелов. – Я бы другое предложил. Не начать ли нам кампанию за чистоту русского языка и его обогащение? Чтобы ударения ставили правильно, общались культурно, не засоряли наш великий и могучий матом, всякими «бля», – тут он поглядел на Пожарского, – и другой ненормативной лексикой, и чтобы…

– «Бля» не мат! – взвился Пожарский, и стул под ним угрожающе заскрипел.

– Не мат? А что же? – с насмешкой спросил Маркелов.

– Это… это… крик души народной! Ты что же, Ваня, против народа хочешь пойти? Знаешь, чем это кончится? Пошлют нас всех на три буквы!

– И на четыре тоже, – кивнул Калитин. – А еще на пять.

Маркелов обиженно надулся.

– Вы, друзья, не понимаете…

– Стоп! – прервал Бабаев начавшуюся перепалку. – Мысль, может, и дельная, но не для меня. Я ведь татарин… или ассириец… или кто-то там еще… Не мне русский язык… как это?… обогащать и чистить! Скажу глупцу, что он бахлул, скажу презренному, что он хакзад [29], все смеяться будут! Другое надо придумать. Общероссийское и без национального оттенка.

Воцарилась тишина. Потом заскрипели ножки стула под Пожарским. Он полез в карман, вытащил паспорт и покачал его на огромной ладони.

– Вот!

– Что – вот? – спросил Маркелов.

– Паспорт, – уточнил Пожарский. – Пятая графа уже изъята, но есть страничка со штампом прописки. То есть регистрации по месту жительства. А зачем? Что за бля… – Доцент покосился на Маркелова и выбрал другое слово: – Что за нелепые игры? Что за любопытство к частной жизни граждан? Ну, паспорт есть паспорт… фото, имя и фамилия, дата рождения и все такое… пусть остается… Но место прописки зачем? Почему милиция и прочие органы должны знать, где я живу? Почему они требуют, чтобы я им это непременно сообщил? Зарегистрировался! – Он выплюнул это с возмущением. – Мы что, в зоопарке обитаем, где всякий зверь приписан к своей клетке и к табличке, что на ней висит? Может, мы в тюрьме? Рассажены по своим камерам-квартирам, занесены в ведомость и…

– Погоди, Сергей, не горячись, от этого давление повышается, – сказал Калитин и повернулся к Бабаеву. – А идея-то неплохая, Али Саргонович – взять и отменить прописку! Это ведь парадокс какой-то: адрес в паспорте сообщается, а группа крови – нет! Или там сведения о хронических болезнях, о страховке и так далее… или хотя бы телефон – куда звонить в критических случаях…

– Потому и не сообщается, что паспорт – документ не для нас, а для контрольных органов, – ворчливо заметил Маркелов. – А так называемая регистрация – элемент тотальной слежки за гражданами. Нет такого института ни в Штатах, ни в европейских странах, а у нас всех желают по головам пересчитать и к месту приписать! Так что я с Валерой согласен: богатая у нашего доцента родилась идея! И чрезвычайно популистская!

Бабаев одобрительно хмыкнул. Идея и правда была популистской – дальше некуда! Тут намечался повод поговорить о демократии и свободе, о конституции и произволе властей, о чиновниках, жирующих за счет прописки, и правах мигрантов. Все это, с точки зрения ведомства, к которому принадлежал Бабаев, являлось чистой крамолой, но поговорить – не значит сделать. Он не сомневался, что прописку не отменят никогда, ведь у нее, кроме тотальной слежки, был еще один смысл, почти сакральный, укоренившийся в сознании масс столь глубоко, что никаким бульдозером не сдвинешь: штамп в паспорте фиксировал право на жилье, на сколько-то квадратных метров. Их, этих метров, было немного, вдвое или втрое больше, чем нужно для могилы, но они являлись «священной коровой» любого режима в стране. Территория огромная, однако не Индия, не Ирак и не Египет, без крыши не проживешь… А мест под крышей было меньше, чем желающих.

– Годится! – сказал Али Саргонович. – Ты, ярманд Сергей, продумай идею и набросай эти… как их… тезисы. А ты, катиб Иван, развернешь их в речь минут на двадцать. Что-нибудь так к началу октября… самое время будет выступить и засветиться.