Евгений Дембский - Блудный брат

Я пожал плечами:

— Красински я не знаю, я его только ищу. Но — тут я с тобой согласен — эта дамочка добавила несколько колоритных черточек к портрету Джереми.

Мы вернулись в зал комиссариата. Крабин показал на свой кабинет, но мне уже нечего было там делать, о чем я и сказал Крабину.

— Оставь свои координаты, чтобы по причине прирожденной лени я не забыл сообщить тебе о чем-нибудь важном.

— Буду благодарен, — ответил я. Достав из кармана бумажник, а из него визитку с магнитной полосой, я вставил ее в ближайший телефонный аппарат. — Ясно, что в твою лень я абсолютно не верю. — Я вынул визитку, пожал руку Крабину и вышел.

7

Сперва я полтора часа искал Будду и ждал его, а потом мы двое суток мотались по городу, пытаясь отыскать хоть какой-то след, оставшийся после Юра Хоб-бера, но не нашли ни единого — казалось, будто кто-то уничтожил все, что свидетельствовало о его пребывании в этом мире. Мы вернулись домой.

8

Я уже час приводил в порядок заметки, которые собирался развернуть в повесть, причем настолько для меня интересную, что я впервые намеревался отказаться от Оуэна Йитса в качестве главного героя. Откровенно говоря, должен признаться, что причиной тому был прежде всего мой недавний гость из Европы, принесший мне странный привет из прошлого века; другое дело, что свою идею я вынашивал больше года, и она уже начинала требовать решительных действий. Именно поэтому я разделил экран на две части, в одной я набрасывал план интриги, и это шло у меня медленно, на другую же половину я переносил сценки, фрагменты диалогов, описания героев, обрывки пейзажей и прочее, из чего в конечном счете должна была возникнуть Повесть. Собственно, я только что в очередной раз сохранил текст на диске и сидел, довольный собой, прихлебывая кофе и глядя на экран. За окном слышались голоса Пимы и Будды, разговаривавших, насколько я мог понять, о способах пересадки сирени на дикую разновидность чего-то там. Потом хлопнула калитка, радостно залаяла Феба, и кажется, даже пискнул кто-то из ее щенков. Вернулся Фил. Я затушил сигарету и подошел к окну. Фил как раз спрыгнул с колен матери, ткнул пальцем в бок Будду и помчался за Фебой, но остановился на полушаге, когда Пима открыла рот.

— А! — увидел он выражение лица матери. — Ладно, не буду бегать, но знаешь, что было, когда мы возвращались из школы? Керсой высовывался в окно все время, ага? И мистер Ингольт, знаешь, тот толстый шофер, который все время фыркает носом, а когда Но-эми как-то раз хотела…

— Фил?

— Ага, ну да, так вот… Мистер Ингольт сказал Кер-сою, чтобы он не высовывался, но Керсой не послушался, тогда мистер Ингольт так по-своему фыркнул, остановил автобус и рассказал про одного мальчика, это было неделю назад в новостях… — Он начал отдирать зубами заусенец на указательном пальце левой руки, присел и пальцем другой руки потрогал валявшуюся на дорожке гусеницу, потом поменял руки и сунул палец в рот. Одновременно он продолжал говорить, не отрывая взгляда от неба, крон деревьев, крыши, пролетающих птиц и насекомых. — Почему вы никогда не разрешаете мне смотреть ночные новости? Ой, извини, я уже кончаю, а может, ты видела? Там было про мальчика, который все время высовывался, и один раз он встретил другого мальчика, который тоже высовывался, и они ехали навстречу друг другу, и ударились головами, и вроде там была куча трупов. А мистер Ингольт…

Я спрятался за стену, чтобы они не слышали моего смеха, но видел широко раскрытые глаза Пимы и ее умоляюще протянутые руки.

— А знаешь, как зовут глухих баранов? — прервал Фила Будда.

— Мистер Ингольт… — Фил замер с открытым ртом. — Глухих баранов? Не знаю…

— ГЛУУУХИИИЕ БАРРРАААНЫ! — неожиданно взревел Будда. Пима подпрыгнула, а Феба вскочила и побежала к щенкам.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся мой сын. Отбросив мысль о том, чтобы отправиться за дом, он медленно вернулся к Пиме, поцеловал ее в щеку и посмотрел на Будду. — Подшучу над Джимом. — Он покачал головой и вдруг, что-то вспомнив, галопом помчался прочь, но тут же снова остановился в шаге от угла дома. — Мам? Думаешь, я не знаю, что мистер Ингольт над нами шутил? Он исчез из поля зрения. Феба снова радостно залаяла. Я покачал головой и вернулся к клавиатуре, но вдохновение или желание работать, а может быть, и то и другое меня покинули. Тупо посмотрев на устало моргающий курсором экран, я махнул рукой, взял термос с кофе и пошел вниз. Пима и Будда разбросали на столике бирюльки, новейшее развлечение, откопанное откуда-то из древних времен — «расслабляет, стимулирует выделение адреналина в малых дозах, успокаивает нервы, развивает реакцию и пространственное воображение», одним словом, универсальное средство, — и вглядывались в бесформенную груду палисандровых палочек, Будда — напряженно, Пима — с молитвенным выражением на лице, словно говоря: «Господи, сделай так, чтобы я случайно чего-нибудь не задела!» Я подошел к ним походкой человека, ступающего босиком по хрустальным бокалам.

— Знаете, — прошептал я, — в новостях передавали, какой-то мальчик высунулся из окна поезда и ударился головой о девочку, которая тоже высовывалась из окна?..

— Не из поезда… — пробормотала сквозь зубы Пима, поглощенная извлечением бирюльки из кучки, — а из автомобиля. И не о девочку, а о другого мальчика… — Она подняла голову и посмотрела на меня так, словно на носу у меня болтались искусственные крокодильи челюсти. Будда громко захохотал, пошатнулся и свалился со стула, толкнув столик, бирюльки загрохотали по полу. — Есть такое слово «идиотичность»? — Я пожал плечами. — Как мне еще сказать: «Твой идиотизм меня убивает»?

— Гм… Может, так: «Я люблю тебя за то, что ты такой», — предложил я.

Я выдержал ее долгий взгляд и когда уже начал беспокоиться, она встала и спокойно сказала:

— Я люблю тебя за то, что ты такой.

Я привлек ее к себе и поцеловал. Откуда-то снизу, с газона, послышалось тихое: «Это переходит все границы…», сбоку же донесся понимающий голос Фила:

— Так я и зна-ал…

Я подхватил Пиму на руки. Будда поднялся с земли и приставил стул к столику.

— Что там этот шельмец знал?

— Это его постоянная реакция на поцелуи в фильмах. — Я чмокнул Пиму в шею и поставил на землю. Она машинально поправила прическу, и я с удивлением отметил, что она покраснела — хотелось надеяться, что от радости. — Когда-то Пима ему сказала, что в поцелуях нет ничего плохого, что мы тоже целуемся, в ответ на что услышали, что по-настоящему взрослые не целуются, только в кино, и долго не хотел менять своего мнения.

— Ха! Я тогда был маленький, но теперь уже знаю!.. — крикнуло наше сокровище, выбегая из-за угла.