Тень - Роман Феликсович Путилов

— Паша, скажи, что мне дальше делать? Я вижу, что ты можешь что-то придумать!

— Что придумать⁈

— Не знаю, ну хоть что-то. Я тебе денег дам…

— Ладно, я подумаю, а теперь не мешай мне думать. — я повернулся на другой бок, а Сережа на цыпочках, чтобы не прервать мыслительный процесс, двинулся на свою шконку.

Хрен я тебе что-то думать буду. Я поворочался, пытаясь устроиться поудобнее и вернуть ускользнувшую дремоту. Обожаю таких клиентов — сначала все просрут, причем все, без исключения, а потом бегут, мол помоги, придумай что-нибудь. А что тут можно придумать? Мозг, соскучившийся по трудным задачам заскрипел под черепной коробкой, прокручивая информацию, мелькнула мысль…

— У тебя адвокат есть?

— Есть. Жена денег заняла у родственников, наняла какого-то, но он сказал, что надо еще денег судье занести, тогда условно дадут, больше ничего сделать нельзя.

— Если я тебя из этой ситуации вытащу, что я за это буду иметь?

— На службу смогу выйти? — тут же возбудился сосед.

— Пошел в жопу. Я тебе о серьезных вещах толкую, а ты про какую-то фантастику думаешь. — Я с досадой отвернулся к стене.

— А че я сказал? — изумился несостоявшийся клиент: — Я просто чувствую, что неправильно это, что я здесь сижу, не по-человечески это. Я же всего «пятерку» себе взял, да и мужик сам нам деньги предложил… Ну помоги, что тебе стоит!

— Вот именно! — резко перевернувшись, я ткнул Сергея указательным пальцем в лоб: — Это ты считаешь, что вытащить тебя из тюряги ничего не стоит, поэтому мне нет никакого смысла тебе помогать. Я бесплатно не работаю. Вот посидишь в камере, осмотришься с товарищами по несчастью пообщаешься, узнаешь сколько стоит человека из-за решётки вытащить…

— Да пошел ты! — Сергей побагровел от злости: — Сидишь тут, выпендриваешься передо мной, а сам такая же урка, как и я! Что сам себя не вытащил, раз такой умный?

Не знаю, почему его слова меня взбесили, видимо, потому что были правдой.

— Я то может быть и сижу, только я себя вытащу. А ты так и будешь сидеть, тупой ублюдок! — зашипел я в лицо отшатнувшемуся гаишнику: — Ты настолько тупой, что даже не понимаешь, что ты делаешь. Надо же, денег ему дали! Вот пять лет получишь, как раз по году за каждую тысячу — появиться время почитать, за что ты их получил. А адвокат тебя, придурка тупого разводит, и деньги, что, якобы, для судьи предназначены, он себе заберет. Если случиться такое великое чудо и тебе дадут «условку», он деньги себе оставит, ну а дадут тебе пять лет… все равно себе оставит!

— Как пять лет⁈ — у бывшего инспектора сделалось обиженное лицо, как у ребенка, у которого вырвали изо рта сосательного петушка на палочке, что за пятнадцать копеек продавали на каждом углу дядьки с потертыми чемоданами: — ты же про три года говорил⁈

— А я тебе врал, потому как ты лошара по жизни, а лошар надо…

Договорить мне гаишник не дал, бросился в драку, вымещая на единственном доступном неприятеле всю свою злость и обиду, ну, а мне было тоже что предъявить этой суке…

Через десять минут, когда я сидел на своей кровати, потирая саднящую скулу и слизывая кровь, текущую из разбитой о зубы губы, что-то меня такая тоска взяла…

Даже то, что мой соперник еле дохромал до кровати и сидел там, прижавшись к стенке и что-то злобно шипя, меня не радовало.

— Эй ты, быдло, иди сюда. — сам того не ожидая, подал я голос.

— Пошел на….

— Ладно, извини. — мне даже стало неудобно за свои последние слова: — Иди сюда, расскажу, как можно попробовать отскочить от суда.

Мой сосед пару минут повздыхал в темном углу своих нар, после чего, настороженно косясь на меня, держась за бок, похромал в мою сторону, постанывая при каждом шагу.

— Что хотел? — садиться на нары он не стал, настороженно замер рядом, держась рукой за стену.

— Садись ближе, кусаться не буду. — я демонстративно подвинулся: — Расскажи, ты каким числом рапорт на увольнение писал?

— Ты же сказал, что знаешь, как мне отскочить, а сам начал спрашивать…

— Слушай, не нужна моя помощь, да ради Бога… У меня привычки навязываться нет.

— Да ладно, что-ты. — сосед хватался за надежду, как за соломинку, потому, что у него, все равно, ничего не осталось: — В рапорте на увольнение написал дату — с двадцать третьего. Командир батальона написал 'Кадры. Не возражаю. Уволить с двадцать третьего".

— А мужика вы остановили когда?

— Двадцать четвертого, в два часа ночи.

— И-и-и? — я сделал такое счастливое лицо, как будто разговаривал с малолетним дебилом, с которым надо общаться исключительно лаской, но Сергей только недоуменно хлопал глазами.

— Ну ты и де…- я оборвал фразу — раз уж извинился, нарываться на новую драку не стоит: — Ну сам подумай — ты написал на увольнение на двадцать третье число, уверен, что кадры тебе уволили тоже двадцать третьим числом. Значит, в двенадцать часов ночи двадцать третьего июня одна тысяча девятьсот девяносто четвертого года ты, как в сказке про Золушку, из кареты превратился… ну?

— Что — ну? — этот тип в милицейской форме без погон меня совсем не понимал.

— Ты меня извини, но я все равно буду ругаться…- моего смирения надолго не хватило: _ ну почему ты такой дебил, что ничем не интересуешься? Ну я тебе пытаюсь в голову вложить мысль, что в двенадцать часов ночи ты из милиционера и должностного лица превратился в гражданина, а граждане взять взятку не могут. Понял?

— Почему не могут? — не сдавался Сергей: — Я же взял.

— Ты не мог взять взятку, потому, что ты не должностное лицо…- попытался я дать разъяснение по объективной стороне преступления: — Ты ровно в двенадцать ночи стал просто гражданином, а взятку можно дать только чиновнику или милиционеру, то есть, служащему, обладающему властными… Всё, не бери в голову.

— И что? Мне теперь домой можно? — осторожно спросил Сергей.

— Нет, домой нельзя…Потому, что… — я задумался, забарабанив пальцами по углу шконки: — Получается, что у тебя не дача взятки, а максимум мошенничество, но там сроки раза