Тайная сторона Игры - Василий Павлович Щепетнёв

Было совсем не больно, совершенно, как и обещал доктор. Сашка даже задремал, сначала вполглаза, а потом всерьез. Сквозь дрему он слышал голоса. Доктор говорил, что довольно, хватит, а визгливый голос за ширмой требовал еще и еще.

Очнулся Орехин оттого, что кто-то немилосердно хлестал его по щекам. Глаза открывались неохотно, сладкий сон не отпускал, но о чем был тот сон, забылось быстрее, чем вода выливается из опрокинутой кружки.

— Вы себя хорошо чувствуете? Вы себя хорошо чувствуете? — спрашивал доктор, но спрашивал как-то испуганно, несолидно.

И было чего пугаться: над доктором стоял тезка Аз и своим пистолетом упирался в белый халат, аккурат под печень.

Увидев, что Орехин открыл глаза, доктор вздохнул облегченно:

— Я же вам говорил — согласно данным революционной медицинской науки, отдача крови никак не вредит донору, напротив, от этого организм крепнет и закаляется.

Арехин пистолет от докторского бока отодвинул, но прятать не спешил.

— Сколько же крови вы забрали у сотрудника, выполнявшего особо важное задание совета народных комиссаров?

— Тут ошибочка вышла, ошибочка, — доктор держал руки перед собой, будто надеялся удержать пулю. — Должен был прийти солдат-доброволец особой роты, а вашего сотрудника приняли за него. Вы же ничего не сказали, не протестовали, добровольно решили отдать кровь, ведь так, так?

— Добровольно, — подтвердил Орехин. Язык заплетался, губы не слушались.

— Мы его сейчас крепким чаем напоим, покормим, и к вечеру как новенький будет, — доктор порозовел, обрел уверенность, особенно после того, как тезка Аз спрятал пистолет.

— Вы не ответили, — продолжил Арехин, и доктор замер. — Повторю еще раз. Сколько крови вы забрали у сотрудника московского уголовного сыска?

— Восемьсот граммов, возможно, чуть больше.

— Литр?

— Это максимум.

— Вы клятву Гиппократа давали?

— Ох, да мало ли я клятв давал. Вы тоже, наверное, царю присягали, — вдруг взорвался доктор — И не нужно мне грозить. Я что, своей волей это делаю? Тоже выполняю особое задание, и тоже совета народных комиссаров.

— И вам разрешено ставить опыты над сотрудниками МУСа? Или Чека?

— Я же объяснил, вышло недоразумение, — запала хватило не надолго, доктор опять стал испуганным бледным человечком.

— Ну, ладно, — сказал Арехин. — Давайте поскорее чай. С ромом. И чтобы икры полфунта, не меньше.

— Где ж я икру возьму, — начал было протестовать доктор, но осекся. — Сейчас, сейчас, минуточку, — он было хотел уйти, но Арехин остановил его.

— Вы сестру милосердия отправьте. А нам тем временем расскажите о пользе переливания крови.

Но сестрица обернулась быстро, видно, ходила недалеко, и доктор рассказать почти ничего не успел рассказать.

Чай был крепкий и горячий, хлеб белый и мягкий, икра — черной и соленой. Сашке было неловко есть одному, особенно икру, но тезка Аз настоял:

— Это приказ. Кровь быстрее всего восстанавливает именно икра.

Икра… Соленая, уже третья ложка стала поперек горла, но Арехин подлил в чай рому, и дело пошло веселее. Ложка за ложкой, стакан за стаканом, и под конец Орехин почувствовал себя фаршированным поросенком. Фаршированных поросят он едать не едал, но видать видал, когда работал мальчиком на побегушках у купца Савишкина. И рому прежде он никогда не пил, ни с чаем, никак. Когда в возраст вошел, водку запретили, а шампанское пусть буржуи пьют. Перед смертью.

Его опять потянуло в сон, но в сон сытый, тяжелый. Поддерживаемый тезкой Аз, он покинул гостеприимное здание. Лошадей подогнали к самому порогу, он сел в возок и дальше ехал барин-барином, сыт, пьян, и нос не разбит. Потом его кто-то куда-то вел, раздевал, укладывал…

На мягкое. А это казалось Орехину очень важным.

8

Тезка Он смотрел на миг глазами новорожденного — чисто, ясно и доверчиво. Затем взгляд его остановился на Александре Александровиче и стал осмысленным. Почти осмысленным.

— Где я? — задал он классический вопрос.

— У меня. Я решил, что здесь вам будет лучше, — ответил Арехин.

Действительно, в общежитии имени писателя Чернышевского или в МУСовском кабинете ему бы не дали ни чаю со сливками (жаль, не с ромом) ни мягкую булку, ни икры (теперь не полфунта, а всего лишь четверть).

Но перед завтраком Орехина повели брать ванну. Белье же взяли, да и выбросили. Обмундировали заново. Никакого буржуйского барахла, конечно. Обычное солдатское. Но — новое, чистое, от кальсон до шапки-богатырки. Только ботинки и оставили — обувь, ее на глаз не подберешь, лучше старая, но разношенная, чем неизвестная новая.

И Орехин чувствовал себя, действительно, заново родившимся. В голове ясность, на душе легкость, в желудке — сытость без тяжести.

Он было начал благодарить Арехина за ласку и заботу, но тот ответил, что икру и обмундирование он получил в Кремле специально для напарника, геройски отдавшего кровь во имя развития науки.

Тут Орехин вспомнил, что они, вообще-то, ездили в Кремль за другим. Он и спросил, как прошла встреча Арехина с наркомом просвещения.

— Душевно прошла. Сердечно. Очень обрадовался нарком возвращению ожерелья. Сказал, что если б мы серьги не нашли, он бы и не обиделся вовсе, ну, а раз нашли, значит мы сознательные рыцари революции.

— Рыцари?

— Да. Мы и чекисты — рыцари. Наверное, по аналогии. На Чудском озере русские побили псов-рыцарей. Рыцари — псы-рыцари — просто псы. Это, впрочем, лишь предположение.

— Вы отдали ожерелье?

— И ожерелье, и серьги. Под расписку. А потом спросил про рубины. Те красные камни, что похитители оставили себе.

— А…

— Выяснилось, что Анатолий Васильевич к этим камешкам никакого отношения не имеет. Эти рубины дал Матильде Палиньской некто Богданов-Малиновский, бывший на вечеринке, устроенной по случаю премьеры. Матильда Палиньская особенно рубинами и не интересовалась, это Богданов навязал ей свое добро. Напирал, что они ведут происхождение с древнейших времен, что царица Клеопатра не расставалась с ними до самой смерти, что Наполеон предпринял свой поход в Египет ради этих камней, и что Александр Победитель после разгрома французов приказал доверенным людям во что бы то ни стало отыскать камни, взамен чего предложил Наполеону почетную ссылку на остров Эльба. Николай — наш Николай, которого свергла революция, — подарил рубины сестричке Ольге на свадьбу, когда та вышла за принца Ольденбургского, Петра Александровича. По другим сведениям, рубины у Клеопатры похитил Цезарь, потом они оказались в Византии и были приданым царевны Софьи, дочери последнего