Пер Валё - Стальной прыжок

– Но вы знаете, что произошло лично с вами.

– Я знаю, что произошло со многими из нас. Он снова замолчал.

– Но я не могу этого объяснить,– сказал он.

– Тогда давайте придерживаться фактов. Самых обычных фактов,—невозмутимо произнес Йенсен.

– Самых обычных фактов не существует.

– Например, кем вы работали?

– Я социолог. Занимался исследованием проблем алкоголизма.

– Это была сложная работа?

– Да, очень.

– И напряженная?

– Физически —нет. Я был всего лишь одним из тех, кто занимался статистикой. Мы составляли данные, которые получали из магазинов, полиции и больниц, где лечили алкоголиков. Сама по себе работа нетрудная.

– Ответственная?

– Вряд ли. Наши статистические таблицы шли дальше, в более высокие инстанции, где их обрабатывали. То есть там их внимательно изучали, одну за другой. Когда таблицы попадали наконец к… ну, к тем, для кого они предназначались, они уже были изменены до неузнаваемости. Улучшены, если хотите. Даже мы, делавшие первоначальные расчеты, не могли их узнать.

Он покачал головой.

– Нет, это было нетрудно.

– В чем же тогда заключались трудности? Ведь вы сказали, что это была сложная работа?

– Трудности были морального характера.

– Морального?

– Да. Во-первых, вся система нашей работы противоречила основным принципам статистической науки. Данные, которые мы получали, часто с самого начала были подтасованы. В дальнейшем процесс их подтасовки продолжался совершенно сознательно и почти открыто. Сознание этого факта делало нашу работу почти невыносимой.

– Ваши коллеги разделяли эту точку зрения?

– Немногие. Большинство просто исполняли то, что им поручалось, как роботы: бездумно и не задавая вопросов. Иными словами, они относились к своей работе точно так же, как почти все остальные в стране.

Мужчина замолчал на мгновение, затем продолжил:

– Но самым невыносимым было то, что вообще приходилось заниматься этим вопросом.

Он посмотрел на Йенсена.

– Вы, как полицейский, несомненно, имели много возможностей заниматься законами об алкоголизме и их применением?

Йенсен кивнул.

– Вождение машины в нетрезвом виде? Появление на улице пьяным? Злоупотребление спиртными напитками дома? Так, кажется, они называются?

– Да.

– Один закон безумнее другого? Множество самоубийств, особенно средя алкоголиков?

– Я присутствовал при многих случаях скоропостижной смерти,—сказал Йенсен.

Больной засмеялся.

– Вот видите,—сказал он.—Так что мне не нужно ничего объяснять.

– Нет,—сказал Йенсен.—Но я хотел бы уточнить, что же казалось вам невыносимым?

– Лицемерие, разумеется. Фальшь. Трусость. Беззастенчивое стремление извлечь прибыль из всего. Вам известна цена на спиртные напитки в нашей стране?

– Да.

– Разве вы не видите причинную связь? Людям нужен алкоголь, одним —для того, чтобы продолжать жить, другим – чтобы решиться покончить с жизнью. И вот устанавливаются бешеные цены на спиртное, и в довершение всего потребление алкоголя преследуется законом. К тому же в спиртные напитки добавляют так называемые отучающие средства, что, в свою очередь, бросает людей во мрак депрессии и приводит к еще большему количеству самоубийств.

– Вам следовало бы подбирать выражения.

Комиссар сделал это замечание машинально, по старой привычке.

– Почему? Вы что, собираетесь привлечь меня к ответственности?

Йенсен почувствовал себя неловко.

– Мы стоим на первом месте в мире по количеству самоубийств на душу населения, а по уровню потребления алкоголя в нашей стране ничуть не уступаем самым прогнившим капиталистическим странам. К тому же у нас самая низкая в мире рождаемость. И поскольку правительство обеспокоено этим обстоятельством и, несомненно, стыдится признаться в собственном бессилии, то оно находит выход во лжи.

– Ну,—напомнил Йенсен,—что же все-таки случилось в сентябре?

– Постойте, я хочу закончить свою мысль. И что делают потом? Потом наказывают рабочего за то, что его вынудили стать алкоголиком, подобно тому как наказывают людей, которых вынудили жить в плохих квартирах. Рабочих наказывают и за то, что никто не научил их находить в работе источник радости. Людей даже заставляют отравлять тот самый воздух, которым им затем приходится дышать, и все классы общества вынуждены страдать от этого своеобразного наказания. И только спекулянты, которые имеют возможность жить за границей или покупать себе виллы в лесу или на островах в шхерах, избегают этого наказания. Все это связано одно с другим, произрастает из одного прогнившего корня. Теперь вы понимаете, почему моя работа была для меня невыносимой?

Йенсен не сразу ответил. Уставившись в одну точку, не глядя на человека, лежавшего на диване, он спросил:

– Именно такие идеи вы и выдвигали во время демонстраций?

– Да, в числе многих других. Впрочем, выдвигали – не то слово. Мы не открывали ничего нового. Мы хотели скорее напомнить людям о том, что существует явление, которое им хорошо знакомо, хотя правительство сделало все, чтобы заставить народ забыть о нем.

– Что вы имеете в виду?

– Классовую борьбу. У вас есть еще вода? Йенсен снова наполнил пластмассовый стаканчик.

– Спасибо. Можно задать вам вопрос?

– Пожалуйста.

– Вы сами пьете?

– Да,– сказал Йенсен.– По крайней мере раньше пил.

– Ежедневно?

– Да.

– Почему?

– По той же причине, по какой вы принимаете таблетки. Чтобы заглушить боль.

– Это единственная причина?

Йенсен несколько долгих секунд смотрел на лежащего. Наконец он сказал:

– Давайте вернемся к тому, что случилось в сентябре.

– Я не могу этого объяснить. Все изменилось. И все изменились.

– Каким образом изменились вы сами?

– Сам я не изменился. По крайней мере я этого не заметил. Изменился окружающий мир. Вам это кажется странным?

– Да.

– Это и в самом деле было очень странно.

– Когда вы впервые обратили на это внимание?

– В третью субботу сентября. Двадцать первого числа.

– В какой связи?

– Обычно наши демонстрации происходили по субботам.

– Я знаю.

– Мы руководствовались чисто практическими соображениями: по субботам большинство людей не работает и находится дома. В эту осень мы активизировали свою деятельность в связи с предвыборной кампанией. Конечно, мы не надеялись достичь значительных успехов. Пропагандистская машина коалиционных партий работала на полных оборотах всю весну и лето. В их распоряжении были все средства. У нас же не было ничего. О победе на выборах и речи быть не могло, но нам было известно…

Он вздрогнул и прислушался. Его взгляд метнулся к двери.