Пип Баллантайн - Министерство особых происшествий

—   Помнишь, те люди, которые умерли, — те, от которых ты не мог отказаться?

Его голос, прорвавшийся сквозь пересохшие губы, превра­тился в хрип:

—   Кости, кожа и кровь!

Элиза схватила его ладони в свои руки, прежде чем он успел сунуть их в рот.

—   Да, это было ужасно. Министерство могло отказаться от расследования этих дел, но ты не мог остановиться, только не ты.

—   Кости... кожа... кровь... — Гаррисон замотал головой и отпрянул от нее, повторяя три слова, которые преследо­вали его тогда, но, видимо, не отпускали его и в состоянии безумия.

Он снова ушел в путаницу разрозненных мыслей, привед­ших его в Бедлам. Элиза прижалась лбом к его голове, стара­ясь вернуть к действительности, к себе.

Все так же медленно она повернула лицо к медальону. Он последовал за ней.

—   Ты нашел это на последней жертве, Гаррисон, — про­шептала она, глядя на контур странного кулона, на его не­обычную ассиметричную форму, на выгравированного кота, который сейчас следил за ними обоими. — Помнишь? Ты на­шел это и поэтому не сдался, не отступил.

—   Это правда был я? — Голос его звучал слабо, но все же она уловила в нем интонации своего старого друга.

Из уголка ее глаза скатилась слеза — слабая, глупая слезинка.

—   Ты оставил это для меня? Ты оставил это в материалах дела, чтобы я потом нашла?

Его губы несколько раз вздрогнули.

—   Ты... ты... ты видишь его, Лиззи, видишь?

Элиза отшатнулась и села на корточки.

—   Его, Гаррисон? — Быстрый осмотр комнаты подтвер­дил, что они были здесь совсем одни.

Гаррисон расхохотался, коротко и горько — с губ его со­рвалось такое, чего она никогда раньше не слышала и не ра­зобрала. Комната отозвалась эхом, и голова его угрожающе опустилась. Если бы это был кто-то другой, Элиза ударила бы его по щеке или, по меньше мере, хорошенько встряхну­ла бы.

—   Прошу тебя, Гаррисон, я не понимаю. О чем ты гово­ришь? — Она должна быть сильнее этого. — О ком ты го­воришь?

Он снова потрогал ее волосы — разрывающий душу по­терянный взгляд на искаженном лице. Она вспомнила Па­риж, их ночную поездку по Сене во время одного из послед­них заданий. Ее сердце бешено стучало в груди, и на этот раз это никак не было связано с динамитом. Неужели она про­пустила тогда первые симптомы из-за своих глупых чувств? Ее напарник несколько месяцев находился на грани помеша­тельства, а она была настолько слепа, что даже не заметила этого?

Элиза на миг зажмурилась. Она привыкла не задавать во­просы, а действовать. Вопросы — это было по части Гарри. Однако за последние несколько месяцев их партнерства у не­го выработалась навязчивая идея в отношении всех этих дел. Тела со слитой из них кровью, с содранной до мяса кожей и еще несколько совсем загадочных — без единой целой ко­сточки внутри. Гарри был убежден, что все эти трупы — по крайней мере, обнаруженные — были как-то связаны между собой, хотя связь эту никак установить не получалось. Не имея ни одного достойного объяснения происходящему, а также подпираемое другими возникающими ситуациями с почерком преступного Дома Ашеров, министерство бросило эти дела, что привело Гаррисона в смятение.

Но он сохранил медальон, единственный последний ключик. Ее напарник всегда был ярым сторонником всяких правил и протоколов, пока не столкнулся с тем, что сам он назвал «убийствами со свежеванием и переломами».

—   Да, я нашел его.

—   Прости меня, Гарри, — шепнула она, прижимая ладонь к его шершавой щеке. — Если бы я с большим вниманием от­носилась к тому, что ты делаешь...

—   Не плачь, Лиззи. — Его голос был тяжелым и печаль­ным. — Я нашел это... — Он взял ее подбородок в свою ла­донь, но глаза его смотрели куда-то мимо. — А теперь и ты то­же должна найти.

Проследив за его взглядом, Элиза увидела, что он поднял медальон за цепочку на свет и теперь крутит его. Элиза часто заморгала, склонив голову набок. При вращении на скорости странная форма и гравировка преобразовывались в то, что Элиза никогда не замечала. Там по-прежнему был кот, но при вращении кулона этот кот улыбался им.

Чеширский Кот, прославившийся после книг Льюиса Кэр­ролла.

—   Я вижу его, я на самом деле вижу его, Гаррисон, — про­шептала она, чувствуя, как у нее начинает кружиться голо­ва, — но что это значит?

Внезапно он резко прекратил вращение и зажал медальон в ее ладони.

—   Мы тут все сумасшедшие. Я сумасшедший. Ты сума­сшедшая.

От этих произнесенных нараспев слов по спине у нее по­полз холодок. А Гарри принялся неистово чесаться и трястись, бормоча эту фразу себе под нос снова и снова.

Он скулил, как побитый ребенок, и отбивался от всех попы­ток Элизы успокоить его. Когда же Гаррисон принялся лихора­дочно расчесывать ногтями свой затылок, ее охватил дикий страх. Господи, она снова сломала его и вернула в ту главу его жизни, которая был наполнена болью. «Нет, Гарри, я тебя так не брошу», — пообещала она себе, пытаясь как-то усмирить его.

В процессе борьбы она вдруг заметила рельефный шрам, прятавшийся у него под волосами над левым ухом.

—   У тебя этого раньше не было, — прошипела она, чув­ствуя, как страх и жалость уступают место злости, давая столь желанную передышку от постоянной печали. — Все в поряд­ке, Гаррисон, — прорычала Элиза, крепко сжимая его в сво­их объятиях, пусть только на одну минуту.

Широко шагнув к двери, она сильно ударила в холодную ме­таллическую поверхность. Охранник только слегка приоткрыл дверь, но Элиза тут же втянула его в камеру.

—   Что вы сделали с ним?

Упираясь, Томас пошатнулся, но восстановил равновесие, когда она отпустила его, показывая ему шрам Гаррисона. Бывший агент так разошлась, что принялась молотить его по голове.

Какое-то время Элиза даже не прислушивалась к протестам надсмотрщика.

—   Это была одна из ран, с которыми он поступил к нам, мисс.

Гаррисон впал в неистовство, а Томас неожиданно обхва­тил Элизу и принялся выталкивать ее наружу. Она, вероятно, выбила бы ему зубы ногой, если бы ее бывший напарник не за­кричал отчаянно:

—   ЛИЗЗИ!

Крик его затих, а лицо замерло в гримасе вопля. Прошло несколько секунд. Гарри посмотрел на нее и дрожащим голо­сом сказал:

—   Помни, Лиззи, все мы — мыши в лабиринте. Поэтому не­важно, куда ты идешь, потому что все равно куда-нибудь при­дешь. Ты обязательно достигнешь этого, если будешь идти до­статочно долго. А когда ты наконец попадешь туда, у тебя будет место, чтобы отдохнуть, есть, пить. — Затем он вскочил на но­ги и, вскинув руки вверх, прокричал: — ЧТОБЫ ЖИТЬ!

Его бессвязные речи воспринимались как какое-то обра­щение свыше, но она поняла его. Какая-то здоровая часть мозга Гаррисона пыталась пробиться обратно, домой. Элиза выпу­стила из себя весь воздух и позволила вытолкать себя из ка­меры. «Да, — подумала она, не отрывая взгляд от Гаррисо­на, — я поняла».