Дэвид Хартвелл - Научная фантастика. Ренессанс

Наконец он освоил прием — скользящий поворот кисти, изящное извлечение прилипших к прутику термитов. Япан жадно слизал их. Леону понравилось ощущение, проникающее к нему через вкусовые сосочки шимпанзе.

Впрочем, добычи было немного. Стая, наклонив головы, с любопытством наблюдала за его скудным «урожаем», и он почувствовал себя оскорбленным.

«А, пошло оно все к черту», — подумал он.

Леон заставил Япана повернуться и пойти к лесу. Япан противился, едва волочил ноги. Леон отыскал толстый сук, отломил дубинку себе по росту и вернулся к термитнику.

Больше никакой возни со стебельками. Он от души треснул по холмику. Еще пять ударов — и в термитнике образовалась огромная дыра. Спасающихся бегством термитов он сгребал горстями.

«Вот вам и все хитрости!» — хотелось ему закричать. Он попытался накорябать на песке записку для жены, но дело оказалось слишком трудным: внезапно ставшие неуклюжими руки отказывались выводить буквы. Шимпанзе способны справиться с палкой, чтобы выкапывать червей и личинки, но талант марать бумагу — или что там есть под рукой — в них еще не развился. Леон сдался.

Появилась Шила-Келли, гордо неся тростинку, облепленную белобрюхими термитами — излюбленным лакомством шимпанзе-гурманов.

Я лучше, — сделала она знак.

Он пожал плечами Япана и показал:

Я добыл больше.

Получилось — ничья.

Позже Келли сообщила ему, что в стае он теперь известен как Большая Палка. Имя это безмерно польстило ему.

За обедом Леон чувствовал себя воодушевленным, но уставшим и был не в настроении беседовать. Пребывание в шимпанзе словно подавило его речевой центр. Потребовалось некоторое усилие, чтобы спросить главспеца Рубена о технологии погружения. Обычно он относился к чудесам техники как к чему-то обыденному, но понимать шимпанзе означает понимать, как ты проникаешь в них. И воспринимают ли они тебя?

— Аппаратура погружения помещает вас в извилину в задней части головного мозга шимпанзе, — . объяснил Рубен за десертом. — Для краткости будем называть ее просто «извилиной». Это мозговой центр передачи эмоций и воплощения их в действие.

— Мозговой? — переспросила Келли. — А как же наш мозг?

Рубен пожал плечами:

— Общая планировка такая же. Но мозг шимпанзе меньше.

Леон подался вперед, не обращая внимания на дымящуюся чашку кофе.

— Эта извилина, она не дает прямого контроля над моторикой?

— Нет, мы пробовали, но это слишком дезориентирует шимпанзе. Когда вы освобождаетесь, обезьяна долго не может прийти в себя.

— Значит, мы тоньше организованы, — заметила Келли.

— Волей-неволей. У самцов шимпанзе в нейронах, ответственных за действия и агрессию, всегда горит сигнальная лампочка…

— Потому-то они и больше склонны к насилию? — спросила она.

— Мы думаем, да. В нашем мозгу тоже имеются аналогичные структуры.

— Правда? Мужские нейроны? — усомнилась Келли.

— У мужчин уровень активности лимбических систем[152] выше, и располагаются они глубже в мозгу — эти структуры эволюционно древнее.

— Так почему бы не отправить меня сразу на этот уровень? — поинтересовался Леон.

— Мы помещаем чипы погружения именно в эту извилину головного мозга, потому что можем «дотянуться» до нее сверху, хирургически. Лимбическая система гораздо глубже, в нее невозможно вживить чип и сеть.

Келли нахмурилась.

— Значит, самцов шимпанзе…

— Труднее контролировать. Образно говоря, профессор Маттик управляет своим шимпанзе с заднего сиденья.

— В то время как Келли руководит своей самкой из «диспетчерской», которая у женщин рядышком? — Леон уставился в пространство. — Я в невыгодном положении!

Келли усмехнулась:

— Придется тебе играть теми картами, которые сданы.

— Это нечестно.

— Большая Палка, биология — это судьба.

Стая набрела на гниющие фрукты. Шимпанзе охватило лихорадочное возбуждение.

Запах был отвратительным и соблазнительным одновременно, сперва Леон даже не понял почему. Шимпанзе кинулись к перезревшим «грушам» болезненно-сине-зеленого цвета, принялись протыкать и сдирать кожуру, высасывать сок.

Леон с опаской попробовал один плод. Удар последовал мгновенно. Теплое ощущение счастья разгорелось в нем. Ну конечно, фруктовые эфирные масла превратились в алкоголь! Шимпанзе вполне сознательно предались пьянству.

Он «позволил» своему шимпанзе напиваться. К тому же выбора у него просто не было.

Япан ворчал и махал руками, стоило только Леону попытаться отвести его от сочащихся плодов. А чуть погодя Леону и самому уже не хотелось уходить. Он полностью отдался доброй крепкой выпивке. Беспокоиться он будет потом, бултыхаясь в своем шимпанзе, и… Это же вполне естественно, не так ли?

Потом появилась стая рабуинов, и он потерял контроль над Япаном.

Они приближаются быстро. Бегут на двух ногах, без шума. Хвосты подергиваются, они разговаривают друг с другом.

Пятеро сворачивают влево. Они отрезают Эсу.

Большой грозит им. Ляжка бежит к ближайшему, и тот пыряет его рогом.

Я швыряю камни. Попадаю в одного. Он визжит и пятится. Но остальные продолжают бежать вперед. Я кидаю снова, и они идут — и пыль и вой — и хватают Эсу. Царапают ее когтями. Лягают острыми копытами.

Трое тащат ее прочь.

Наши самки убегают, перепуганные. Мы, воины, остаемся.

Мы деремся с ними. Верещим, кидаем камни, кусаем их, когда они близко. Но до Эсы не добраться.

Потом они уходят. Быстро бегут на двух ногах с копытами. Победно вертят хвостами. Дразнят нас.

Нам плохо. Эса старая, мы любили ее.

Самки возвращаются, им страшно. Мы ласкаем друг друга и знаем, — что двуногие где-то пожирают Эсу.

Большой подходит, пытается похлопать меня. Я рычу.

Он Большой! Он должен был остановить врагов.

Глаза его выкатываются, он бьет меня. Я бью его. Он бьет меня. Мы катаемся в пыли. Кусаемся, воем. Большой сильный, сильный, он колотит меня головой о землю.

Остальные воины смотрят на нас, не присоединяются.

Он бьет меня. Мне больно. Я удираю.

Большой успокаивает воинов. Самки подходят, выражают уважение Большому. Касаются его, гладят так, как ему нравится. Он взгромождается на трех по очереди очень быстро. Он чувствует, что он Большой.

Я зализываю раны. Шила подходит приласкать меня. Скоро мне уже лучше. Забываю об Эсе.

Но не забываю, как Большой побил меня. Перед всеми. Мне больно, а Большого вычесывают.

Он позволил им прийти и забрать Эсу. Он Большой, он должен был остановить их.