Смех бессмертных - Денис Викторович Лукьянов

спасти бедного Грециона хоть чем-то… Да, речи мои были сладки, да только сладость быстро стала ядом.

Но Лена ничего не сказала. Просто кивнула. Да, я сразу догадался, что она умеет слушать! И пути назад у меня не было.

– И мне кажется… что вы на него хорошо действуете. Поверьте, достаточно было увидеть один раз, чтобы убедиться. Знаю, все ненавидят эту фразу, но… доверьтесь моему жизненному опыту. – Я отвел глаза, уставился в окно. – Раньше было много лекарств от душевной хандры, я почти что его личный доктор в этих вопросах, я знаю: умная книга, увлекательное кино, вечер за оживленными разговорами, сложные настольные игры, концерты, да даже – в редких случаях, главное, не переборщить, излечивая подобное подобным! – ночная работа. Сейчас не помогает ровным счетом ничего. Но после той лекции…

– Вы слишком хорошего мнения обо мне. – Она сделала глоток и отставила кружку. – Это была не я. Это лекция сама по себе. Грецион Семеныч вернулся в свою стихию. Не поверю, что вы этого не понимаете.

– Понимаю, конечно, но… не думаю, что все так просто. Не отступайтесь так быстро, Лена! Вы производите впечатление человека, который не сдается. Он позвал вас встретиться – не буду расспрашивать, по какому делу, главное, что позвал! И это уже половина успеха: вы оживляете его, на лице мраморной статуи появляются эмоции, уголки рта ползут вверх. Помните, как в «Ночи в музее»? – Боги, как я ошибся тогда! Почему не спросил, по какому делу они встречаются! Но поздно сетовать… Остается только винить себя. Вы даже не представляете, как тяжела эта ноша. Даже не представляете…

– Я постараюсь, Федор Семеныч. – Лена вздохнула. – Я сама хочу, чтобы Грецион Семеныч стал таким, как раньше – каким я запомнила его на лекциях и через экран монитора. Знаете, это жутко – видеть, как твой кумир меняется на глазах. Умирает, но не физически. А…

– Не хотите говорить слово «духовно»?

– Не хочу. Вы сами сказали – не все так просто.

Тогда я рассмеялся – до сих пор не понимаю, почему. Да, слишком много я не понимаю, слишком многое спрятано от моего взора…

– Это все, о чем вы хотели поговорить? – она уточнила совершенно без упрека.

– Почти… – Я вздрогнул. Надо, надо было говорить дальше! – Лена, просто будьте осторожны, пожалуйста. Я сто лет знаю Грециона Семеныча, но последние дни мало что понимаю – так что совершенно не могу предсказать, как он себя поведет.

Не говорить о Дионисе, не говорить о Дионисе…

Лена удивленно повела бровью и кивнула в сторону прикроватной тумбочки – сперва не понял, что она имеет в виду, но потом меня осенило.

– Нет-нет! – Я замахал руками. – Не беспокойтесь, он точно не такой, это могу гарантировать. Грецион Семеныч совсем не похож на старика Нерона Голдена… [11] ой, я заговорился, вы читали?

Спросил просто на автомате – по ее улыбке сразу понял, что читала, угадала отсылку.

– Да и я не планировала ничего такого, – ухмыльнулась она в ответ. – Федор Семеныч, спасибо за разговор, но мне кажется, вы сильно преувеличиваете. Ничего выходящего за грани обычной повседневной суеты не произошло. Разве что…

– Разве что черный снег, – зачем-то закончил я вслух.

Мы посмотрели друг на друга. Помолчали. Не посчитали нужным говорить что-то еще.

– В любом случае, – наконец нарушил я молчание. – Я не мог не прийти. У меня… очень нехорошее предчувствие. – И тут Лена рассмеялась – неожиданно, громко, так, что я чуть не выронил почти пустую кружку.

– Не будьте стариком, Федор Семеныч. Не верьте предчувствиям!

Она сверилась с часами на фитнес-браслете.

– А чему верит молодежь? – не удержался я.

– Как будто не знаете. – Последовала хищная, какая-то звериная улыбка. – Действительности. И если черный снег один раз пошел, это еще не повод в него верить. Он все еще исключение из правил. Хоть у нас с Грецион Семенычем и есть… идеи на этот счет.

– Я попытался не быть стариком, не верить предчувствию – духовой оркестр тревоги стих лишь самую малость. О да, я попытался не быть стариком! Но как там в том фильме?..

И куда это вас привело? Снова ко мне…

профессор

Он приходит заранее, за два часа. Не может успокоиться. Ходит туда-сюда, думает, что время настало, сверяется с часами – они, как всегда, стоят, – спрашивает у сонного прохожего и тяжело вздыхает: прошло пять жалких минут. Кафе еще не работают, приходится уйти от гостиницы, перейти дрогу – переход, светофор, – еще одну, – переход, светофор, – найти мерзкую забегаловку и купить там мерзкий кофе. Грецион выпивает чуть ли не залпом, обжигает язык, возвращается – переход, светофор, переход, светофор, – топчется на месте. Начинается снег, падает прямо на голову – Грецион без шапки. Руки мерзнут – дует на них, трет друг о друга, прячет в карманы.

Наконец вдалеке показывается Лена – Грецион узнает ее по пылающим рыжим волосам-гриве, сегодня без дредов. Она тоже без шапки. Лена приветливо машет рукой, вынимает наушники, удивленно смотрит на него:

– И давно вы здесь? Я же не опоздала.

– Посмотрите по своим часам, – говорит он, не называя причины. Она смотрит.

– Ой, даже рано! А вы…

– Просто очень беспокоился, что опоздаю. Вскочил без будильника и пришел…

– И чем же мы будем заниматься сегодня вечером? – Лена цитирует старый мультфильм, ухмыляется. Грецион, конечно, поддерживает шутку.

– Тем же, чем и всегда, Пинки. – Он не говорит «попробуем отыскать вечность», вместо этого признается сразу: – Сегодня совсем не о мифологии. Интересная практика. Будем развивать, как там сейчас говорят, софт-скилс?

– Мне придется кого-то соблазнять? Судя по тому, куда мы пришли…

Она обводит рукой в варежке-лисичке дорогие припаркованные машины, имея в виду, конечно, не только их: швейцара у дверей, нежно-желтые лампочки множества новогодних гирлянд, красную дорожку у входа, автоматические стеклянные двери, колонны и вывеску с позолоченными буквами, не говоря уж об адресе – центр города.

– Только если посчитаете, что других способов не осталось. Вы без шапки? Застудитесь.

– Вы тоже. И в вашем возрасте это опаснее.

Грецион усмехается и вдруг совершенно четко – словно пелена спала с глаз, – осознает две вещи. Ему по-настоящему весело, и он думает о Лене по имени – все же прав был проклятый декан, она славная, умная, она сложила два и два и додумалась о черном снеге с изнанки реальности, а он не смог, возился со свиньями в грязи, наслаждаясь, как Чацкий, горем от ума; повезло же тому, кто оставляет засосы на ее шее. Одна мысль беспокоит его. Одно имя,