Ошибка доктора Свиндебарна - Андрей Арсланович Мансуров

что ему очень трудно. Да, в принципе, так оно и было. Особенно после десяти лет отсутствия практики. Поэтому он сказал:

— Я веду следствие, касающееся кое-кого из ваших бывших коллег по работе в Институте. Поэтому мне понадобилось уточнить некоторые детали этой работы, и лучше узнать этих самых коллег. Могу ли я… задать вам несколько вопросов?

— Разумеется. Ведь вы приехали для этого из самой Франции. Спрашивайте.

— Благодарю ещё раз, Даниил Маркович. Скажите, вы близко знали Зисерманна Александра Александровича?

Показалось комиссару, или глаза старика злобно сверкнули? Впрочем, поскольку тот ответил не сразу, стало ясно: пытается не поддаться порыву, и ответить повежливей.

— Нет. Не могу так сказать. Да и никто не сможет. Близко, если можно так выразиться, Александр не подпускал никого. — французский учёного явно был куда лучше русского комиссара, — Крайне замкнутая натура. Амбиции, как у Наполеона. Злость, подозрительность в отношении коллег — всё-то ему казалось, что его идейки кто-то хочет «похитить и присвоить». Он поэтому и посвятил полгода освоению тонкостей патентного дела — получил около тридцати Авторских, и вдруг пожелал ни с кем больше не выступать в соавторстве! Ну, это после того случая, с замдиректора…

Впрочем, вы, комиссар, наверное, в курсе — было заведено даже уголовное дело, и Александр отсидел год из назначенных ему трёх… — комиссар кивнул. Старик отвернулся, и коротко глянул в угол, где, накрытый белой кружевной накидкой, стоял старинный, похоже, ещё ламповый, телевизор с крохотным по современным меркам экраном.

— Я, собственно, что-то такое и подозревал с того самого момента, когда мне позвонил господин капитан из приёмной господина генерала. Зисерманн, надо же… Спрашивайте конкретней — я уверен, что именно эта сволочь причастна к трагедии Цюриха и ещё двух… европейских городов. Беспринципное и наглое уничтожение людей — как раз его стиль.

— Вы имеете в виду, он и раньше — людей?..

— Да, вот именно. Он ненавидел всех — и знакомых, и незнакомых. Причём никто из нас так и не смог понять — почему. После трёх-четырёх столкновений все остальные коллеги нашего… Да и чужих отделов просто перестали с ним общаться. Даже по делу.

— Но как же тогда ему удавалось… работать? И почему его не увольняли за…

— За «антисоциальное поведение»? Да, ваша правда: могли бы, десять раз могли бы.

Но на нём держались показатели целого подразделения Института. Говорю же: он получал очень много Авторских Свидетельств, и иногда, особенно вначале, в первые пять-шесть лет, вписывал туда и наше начальство — а тому только того и надо! Вот, мол, никакие мы не тупые и ленивые Администраторы, а вполне действующие учёные!.. Ха! Наверное, вы сможете представить специфику работы Науки в период, когда финансирование пробить могло помочь только вот это самое: Показатели! Экономия финансов страны за счет Внедрений. Наших научных разработок в производство.

А в Институте — пятьсот человек. И у всех семьи… И у директора, между прочим, тоже.

Насколько я помню, пять Свидетельств он кинул и директору. Словно кость со стола. А уж своему непосредственному начальнику — штук десять, если не ошибаюсь… Нет, поймите меня правильно — я знаю его не слишком хорошо, только здоровался, как и все остальные. Мы даже по области работы никогда не пересекались — к счастью для меня! — иначе седых волос у меня прибавилось бы вдвое! — старик чуть провёл тонкой, словно куриная лапка, обтянутой желтовато-коричневой кожей рукой, по жиденькой, но ещё местами чёрной, шевелюре, — Я-то хорошо усвоил урок: никогда сам не заговаривал, и, тем более, к «его» углу не подходил!..

Видя, что старик не собирается продолжать, комиссар нашёл нужным спросить:

— Так, получается, у него был «свой» угол?

— Да. И всю электронику и даже механику своих приборов и устройств он всегда делал сам. Владел, так сказать, не только паяльником, но и токарным и фрезерным станками, и рубанком.

А уж электротехникой и электроникой — получше многих профессионалов!

Не считался с потраченным временем и силами, чтоб довести начатое до конца — иногда работал и ночами, и когда мы приходили утром, он даже не глядел — кто там… Не успокаивался и не уходил обычно, пока очередная хрень не начинала работать…

С другой стороны — зачем ему уходить? Койка в «его» углу была точно такая же, как в комнате в общежитии.

— А вот те Авторские Свидетельства… Вы видели, что там было заявлено?

— Некоторые — да. В самом начале. Улучшение показателей измерительных приборов. Новые способы диагностики… (Ну, все это потом они, начальство-то наше, и пробивало для промышленности: «внедряло» на металлургических, трубопрокатных, и прочих заводах… Они, вроде, благодарили. Заводы, в-смысле. Эффект явно сказывался.) Потом я как-то перестал интересоваться — знаете, себе дороже…

Александр, собственно, ко мне лично никогда претензий не высказывал — я всё-таки был тогда почти вдвое старше его, и избыточными «амбициями» не страдал. Место старшего лаборанта меня по зарплате вполне устраивало.

Комиссар подумал, что эта черта нрава, похоже, осталась самой существенной и на пенсии. Однако спросил о другом:

— Извините, Даниил Маркович, за вопрос, так сказать, в лоб: если бы вам пришлось коротко и без околичностей выразить ваше личное мнение о…

— …об Александре, я бы использовал слово: мразь!

— Бланша поразила снова разгоревшаяся в глазах и тоне старика ненависть. Она бушевала, больше не скрываемая, словно настоящий лесной пожар, — Да-да: мразь! Мерзкая беспринципная тварь, в которой чувство своего превосходства над всеми окружающими, и их способностями, раздулось до непомерных размеров! А презрение к «тупым плагиаторам» — возвысилось до Эвереста! И это — при полном отсутствии элементарной совести. Или хотя бы порядочности, принятой не то, что в Обществе, а и в Науке.

Лично я знаю по крайней мере троих заслуженных и уважаемых людей, которых эта… Этот Александр довёл до инфарктов, инсультов, и угрожал физической расправой! И не постесняюсь, если хотите, назвать и их фамилии… — комиссар отрицательно покачал головой, выставив вперёд, словно хотел защититься от излишней информации, ладонь. — И если вы сможете «случайно» пристрелить его при аресте — я вам скажу откровенно, пусть и цинично: вы окажете Франции, России, да и всему Миру и всему Цивилизованному… Да и не очень — «Обществу», огромную услугу!

Раз уж этот скот смог уничтожить три города, он не остановится, пока не натворит чего-то ещё похлеще!.. Только чтобы доказать работоспособность того, что придумал. И самому себе — какой он умный! И предусмотрительный — раз его до сих пор не поймали!

Ну, и, конечно, он жаждет отомстить тому, кто, как он считает, обидел его… Причём не важно, когда — пусть даже двадцать лет назад!

Дорогу обратно, в Главное Управление ФСБ, комиссар не воспринял. Потому