Станислав Гагарин - Вторжение

— Ну как же, как же… Познакомь, — попросил Михаил.

— Давай, — сказал Станислав Гагарин.

Он представил Шутова. Сталин протянул ему руку.

— Джугашвили, — сказал он.

Михаил расценил это как тонкую шутку, улыбнулся и наклонил голову.

— Стихи пишете? — спросил вождь. — Это хорошее дело. Стихи воспитуют в людях не только, понимаешь, чувства, но придают практическому разуму особую завершенность. В юности я тоже писал стихи, поэтому так ценил, понимаешь, Маяковского и Пастернака.

— Он уже в роли, — шепнул Станислав Гагарин поэту Шутову.

Иосиф Виссарионович засмотрелся в это время на проходившую красавицу с редкой в наше время русой косой, и Шутов понимающе кивнул.

— Пообедаешь с нами? — спросил Станислав Гагарин. — Михаил — активный борец за трезвость, Иосиф Виссарионович.

Теперь писатель не боялся так его называть, ибо Миша воспринимал ситуацию должным образом.

— Большое дело свершается, молодые люди, — сказал вождь. — К сожалению, Троцкий и Зиновьев уговорили меня отменить ленинский сухой закон, до сих пор жалею, понимаешь, об этом. Но в мое время народ никогда так не пил, как сейчас. Кто теперь уговорил вашего оппортуниста Горбачева отступить от нравственной революции? Нехорошо, понимаешь, отступать от генеральной линии партии.

— Новые троцкие и уговорили, кто же еще, — сердито проговорил Шутов, искренне включаясь в эту, как ему представлялось, оригинальную игру. — С удовольствием бы с вами посидел, но сейчас мой товарищ подойдет. Надо встретиться…

Он внимательно посмотрел на Сталина и со значением добавил:

— Товарищ с Туруханска, между прочим…

— Это интересно, молодой человек, — произнес вождь с ударением на слово «интересно». — Приводите вашего товарища к нам, вспомним, понимаешь, тайгу и речку Курейку. Где мы расположимся?

— В зале имени Рейгана, — ответил Станислав Гагарин. — В Дубовом…

Когда заказывали обед, он подумал: не предложить ли гостю чего-нибудь эдакого. Вождь в прошлой жизни любил побаловаться, а вот как сейчас… Еще подумает, что сочинитель Станислав Гагарин — жмот.

— Мне известно, что вы убежденный трезвенник, понимаешь, — сказал вдруг Сталин, и писатель не удивился, привык, что порою вождь читает его мысли. Вернее, он знает его мысли всегда, только не всякий раз обнаруживает это. — И это хорошо…

Вождь вздохнул.

— Убежденных людей так мало осталось в России. Да и в остальном мире. Потому ломехузы и перешли в наступление именно сейчас, именно в эти дни. Я уважаю убежденных людей, верят ли они в коммунизм, в Господа, понимаешь, Бога или во всеобщую трезвость. Теперь, существуя в Ином Мире, вовсе не зачеркиваю убеждения других людей, даже если они расходятся с моими убеждениями. Так было не всегда, вы знаете… Пока буду находиться рядом с вами, обязуюсь непременно исполнять сухой, понимаешь, закон, как это всегда делал еще в той жизни мой друг Адольф Гитлер.

— Друг? — озадаченно воззрился на вождя писатель. — Впрочем… Еще работая над романом «Мясной Бор», где широко показаны и вы, и Гитлер, я был несколько даже потрясен тем, как много у вас сходства.

— Не то слово, молодой человек, — усмехнулся Сталин. — Мы крепко с ним подружились, и даже поручения Зодчие Мира дают нам сходного характера. Адольф порою недоволен: мало времени остается на живопись. Он ведь всерьез занялся искусством.

Хотел Станислав Гагарин спросить, не пишет ли Иосиф Виссарионович стихов, может быть, и ему лучше было бы стать в земной жизни поэтом, как Гитлеру — художником. Но увидев насмешливые тигриные глаза вождя, понял, что нет, не пишет товарищ Сталин стихов, хотя и существует в мире где выполнимо все то, чего лишен ты был в земной юдоли.

…Самолет, покинув аэропорт Внуково, взял курс на юг и стремительно съедал пространство, разделявшее столицы России и Грузии.

Станислав Гагарин искоса глянул на дремавшего в кресле вождя, тот подвинул шляпу так, что лица его не было видно вовсе. Затем сунул в сетку стоящего перед ним кресла верстку второго выпуска «Ратных приключений», которая открывалась его собственной статьей «Какая демократия нам необходима».

Писатель подумал, что вот бы показать этот материал вождю. Ведь в «Дневнике Отечества» Станислав Гагарин пытался объяснить, почему Иосиф Виссарионович выбрал то, что он таки выбрал, каким путем пришел к собственной демократии, в чем истоки сталинизма.

«Пусть подремлет, — решил писатель, — потом покажу».

Ему захотелось полистать те ранние диалоги Платона, о которых был уже разговор с вождем, и вдруг сообразил, что книгу эту он тоже найдет в кейсе. Так оно и было на самом деле.

«Чудеса в решете, — подумал Станислав Гагарин. — Что там еще может оказаться?»

Он прочитал о том, как отрок Феаг, что означает «почитающий божество», его привел к Сократу богатый афинский землевладелец Демодок, Феаг говорит отцу, что знает сверстников и людей несколько старшего возраста, которые до общения с Сократом ничего собой не представляли, а после того, как у него поучились, за весьма малый срок показали себя лучшими людьми, чем те, в сравнении с кем ранее они были хуже.

— А знаешь ли ты, в чем тут дело, сын Демодока? — спросил Сократ.

— Да, клянусь Зевсом, — сказал юноша, — ибо если ты пожелаешь, и я смогу стать таким, как они.

— Нет, мой милый, ты не знаешь, как это бывает на деле, но я расскажу тебе. Благодаря божественной судьбе с раннего детства мне сопутствует некий гений, назовем его даймоний — это внутренний голос, который, когда он мне слышится, всегда, что бы я ни собирался делать, указывает мне отступиться, только никогда ни к чему меня не побуждает…

Станислав Гагарин вспомнил, что об этом свойстве, присущем Сократу с детства, гении, даймонии, внутреннем голосе, который удерживал философа от тех или иных поступков и позволял советовать друзьям не делать того или иного, в диалогах Платона упоминается неоднократно. Эта тема присутствует в «Алкивиаде 1» и в «Федре», в «Евтидеме» и в «Апологии Сократа». Именно внутренний голос не советовал, например, Сократу идти на службу и заниматься государственными делами.

«А я пренебрег подсказкой собственного даймония и ввязался в борьбу за мандат народного депутата России, — горько усмехнулся писатель. — И наелся в этой борьбе по самое горло дерьма! Да… Об удивительной способности Сократа говорят Аристотель в «Риторике» и Ксенофонт Афинский в «Воспоминаниях о Сократе», Цицерон в трактате «О гаданиях», Плутарх в сочинении «О гении Сократа» и Апулей в работе «О боге Сократа». Впрочем, в понятиях гений, даймоний и бог речь идет об одном и том же. А вот о воздействии этого свойства на друзей Сократа сообщается только в «Феаге».