Фигль-Мигль - Эта страна

Ужасные дни предстоят: кому водевиль, кому – трагедия. Но сколько раз сколькие из нас пошли себе дальше своей единственной тёмной путём-дорогой, ни о чём не догадываясь, даже не подозревая, что их судьба вильнула вбок, и дорога вовсе не единственная – шепотки и совещания, умелые осторожные руки, отодвигающие беду; уже не узнать, что они на самом деле отодвинули.

Городской парк начинается за собором и одним краем выходит на реку, а другим, парадным – на узкие улицы, которые по холму поднимаются в спокойные зажиточные кварталы. Бетонные столбики невысокой ограды тщательно побелены, а обновить железную решётку между ними руки не до шли – и то же можно сказать о чугунном литье ворот.

Полковник Татев проходит по центральной аллее до ротонды, построенной при царях каким-то ссыльным архитектором. Аллея заасфальтирована. (Полковник отметил это с одобрением, а вот Саша Энгельгардт, когда сюда попадёт, неприятно удивится: в наших парках, знаете ли, даже и в том Летнем саду, которого больше нет, дорожки, как положено, песчаные, земляные, а иногда и травяные, особенно там, где годами не чищенная дорожка мало-помалу зарастает клевером и жёсткой выносливой травкой, превращается в тропинку… хорошо идти по такой тропинке осенним утром, смотреть под ноги, стараться не думать.)

Только что прошёл быстрый сильный дождь, и на почерневший блестящий асфальт упали жёлтые блестящие листья от самых простых деревьев, берёз и клёнов, – ещё свежие, не затоптанные. За деревьями проглядывают густые, густо-зелёные кусты барбариса и боярышника, далёкая, почти чёрная сейчас ёлка. Скамеечки. Урны. Неказистую прелесть этого пустого и простого сада можно увидеть только сквозь нежную пелену собственной здесь прошедшей жизни, а чужому глазу всё не так. Облупленная, покосившаяся на своём постаменте ротонда кажется досадно приземистой – и нарушение пропорций (неявное, намёком, но всё же) не делает ссыльному архитектору чести… может, и хорошо, что сослали. Ступеньки выщерблены. Внутри холоднее, чем снаружи. Терпеливо ждут сквозняки, капающая вода и забавный человечек с усиками, очочками и значком ВЧК-ГПУ.

– Здравствуйте, товарищ Татев.

– Привет, конспиратор. Не промок?

Человечек пощупал себя, осмотрел. Маленький человечек… в первую встречу он представился как Зоркий, такая партийная кличка, самолюбиво и недальновидно, увы, переросшая в фамилию… маленького человечка XXI век до того дезориентировал, что в нём и злоба не держалась. Он потерялся в новой жизни, а потом провалился в себя – и там потерялся тоже. Верно ли существовал тот Зоркий, оперуполномоченный третьего отдела СПО, которого опасались враги, ценило начальство, не обижала Особая инспекция; ничего определённого, ничего бесспорного не нащупать ищущим пальцам. Промок он или нет?

– …Они хотят с вами встретиться.

– Встретиться? Можно встретиться. А зачем?

– …

– А мне это зачем?

– Не верите, что от нас толк будет? От таких вот? Которых в расход пустили?

– Я верю в это, а также в прямо противоположное. Веди.

Они выбрались из парка, и полковник Татев махнул удостоверением, останавливая такси.

Поехали этим же берегом, где-то слева поочерёдно оставив собор, пожарную каланчу, разваливающийся монастырь, и оказались в довольно глухом, полусельского вида месте, но ещё не на краю города: дальше виднелся район бетонных пятиэтажек. Небо над ним было затянуто не тучами, а голубенькими облаками, пока не решившими, как лучше: то ли развеяться на вдохе, то ли затаить дыхание и ещё раз пролиться сладким невесомым дождём.

– В каком он звании? Тот, кто тебя прислал?

– Комиссар госбезопасности второго ранга.

– …Генерал-полковник. Недурно. Не думал, что… Сюда?

Это был большой двухэтажный деревянный дом: некрашеный, почерневший, несуразно и громоздко квадратный – и с приляпанными на этот квадрат мезонином под двускатной крышей и печными трубами. Все окна первого, очень низкого, этажа были заколочены досками.

Доски успели почернеть в тон стенам, и теперь казалось, что дом так сразу и построили: строили да заколачивали. Тем не менее ничего опасного, скверного в его виде не было: угасающие старушки угадывались за чистыми окнами второго этажа, беза лаберные работяги, – ничего преступнее.

Забор или палисадник отсутствовали, и яркая травка подступала от дороги к фундаменту. На задах, перед рассохшейся и распахнутой настежь дверью (выходящая на улицу дверь была навеки заложена проржавевшими болтами) сидел прямо на земле некто печальный и пьяненький.

– Всё празднуете?

– Снимаем мы здесь у новых, – пробормотал Зоркий. – Новые здесь живут.

В комнате с кривым потолком и тёмным полом за столом сидели двое: ледяной и одноглазый. Полковник Татев мельком посмотрел на чёрную пиратскую повязку и уселся, не дожидаясь приглашения.

– Ну и как же к вам обращаться? – спросил Кошкин с насмешкой. – Ваше высокоблагородие? Господин полковник?

– Я полковник, но товарищ. Ты сходи в библиотеку: погоны ещё Сталин реабилитировал. Наш кровавый режим тут ни при чём.

В НКВД реформа званий прошла раньше, чем в армии: уже в 1935 году появились сержанты, младшие лейтенанты и так далее, вплоть до старшего майора ГБ. На полковниках и генералах дело застопорилось – уж слишком это отдавало проклятым царизмом, – и высшие чины так и остались комиссарами (трёх рангов, плюс генеральный комиссар). Полковники придут в 1943-м, вместе с погонами, а генералы – в июле I945-го, когда сотрудники госбезопасности будут переведены на армейские воинские звания.

– Знаю. Была война.

– Да мы все знали, что война будет, – сказал ледяной. – Не думали, конечно, чтобы так…

– Немцы тоже не думали, чтобы так, – сказал Татев. – Всё хотел спросить… Вам не удивительно, что мы её выиграли?

– Вы? Хлыщи в сапожках?

– Это называется «демонстративное потребление». Я имею в виду нас, страну.

– …

– …Как у вас Зоркий-то славно экипировался. – Полковник показал пальцем на значок ВЧК-ГПУ.

– У него был такой же, – сказал Кошкин. – А этот не его, конечно, достал где-то. Что ты думаешь, мы из могил в полном облачении встали, со всеми орденами?

– Вот об этом я стараюсь не думать.

– Правильно стараешься. А то ещё спроси, как там на том свете.

– Как там на том свете?

– Холодно, Татев.

– …Разве они не номерные?

– Номерные. Ну, достал – пусть носит. Вреда нет.

– Мы занимались настоящими вещами, – сказал ледяной. – Организовывали, налаживали, защищали. Делали страну государством. А вы сейчас кто? Просто жандармы на службе буржуазии.

– Зачем звали-то? В рожу плюнуть?