Павел Багряк - Пять президентов

Но случилось чудо: Пост был обласкан генералом и спустя неделю распрощался с хозяином «Ennui», намекнув ему, что, даже если его еженедельник будет выходить толщиной с Библию и на каждой странице будут помещать его фотографии, он все-таки заработает меньше денег, чем сегодня предлагает ему Дорон.

Это была сущая правда, хотя Пост был не из последних хвастунов. Это была правда, потому что, когда Дорон решал что-нибудь купить – кровать XV века, ловкого репортера или научный институт, – он не жалел денег.

Генерал Дорон, или Дорон-младший, был сыном знаменитого Дорона-старшего, короля электробритв. Отец генерала выпускал миллионы электробритв, и его эмблема – шимпанзе, со смехом бреющий себе живот, – украшала рекламные щиты на всех континентах.

Дорон-старший отправил своего единственного наследника в военно-морское училище, считая, что это неплохое начало для любой карьеры и что с какой-нибудь пустяковой медалью и мужественным гавайским загаром мальчику будет легче пролезть в конгресс. Однако сын несколько спутал планы папаши, заняв вскоре довольно теплое кресло в управлении военно-морской разведки. Затем он перебрался в Центральное управление разведки (ЦУР), а затем, прикрываясь, как фиговым листком, папиным «шимпанзе», путешествовал по Европе и Южной Америке, что, впрочем, не вызвало заметного оживления электробритвенного бизнеса. Потом он вновь вернулся в ЦУР и, наконец, тихо и незаметно отпочковался в самостоятельную организацию, так называемый Комитет Дорона, род деятельности которой был известен не более чем десятку людей в стране.

Дорон-старший, дожив до весьма преклонного возраста, окончил свой век в Швейцарии, в пансионате для слабоумных миллионеров, где последний год дни и ночи напролет писал яростные письма Гомеру, Чарлзу Дарвину, Менделееву и Хемингуэю, требуя, чтобы они брились его электробритвами. После его смерти Дорон-младший стал единственным наследником гигантского капитала. Впрочем, он не очень нуждался в нем, будучи к моменту кончины своего родителя человеком и без того весьма и весьма состоятельным.

Генерал Дорон был теоретиком шпионажа. Долгие годы работы в разведке многому научили его. Он презирал старую классическую школу и смеялся над резидентами, пересчитывающими перископы подводных лодок в какой-нибудь бухте или заставляющими своих агентов ночевать в канавах на сортировочных станциях железных дорог.

Вся легальная дипломатическая разведка, все эти советники и атташе, на которых Дорон вдоволь насмотрелся в Европе и Южной Америке, напоминали ему инфузорий под микроскопом. И тогда Дорон всерьез задумался о собственных делах.

Зачем нужна разведка вообще? Чтобы узнать силу противника, его резервы, его возможности. Что составляет в наш век эту силу, эти резервы? Заводы? Нет. Танки? Нет. Количество дивизий? Нет. Ракеты? Нет и нет! Главная сила – идеи. Бесплотные сегодня, они могут обернуться завтра и заводами, и ракетами, и танками. Талантливые мозги – вот за чем надо присматривать в самую первую очередь.

«Поймите, что бумажные салфетки, оставшиеся в ресторане после спора двух физиков, стоят дороже чертежей атомной бомбы», – говорил Дорон сотрудникам.

«Не тратьте деньги на жадных осведомителей, тратьте деньги на отвергнутых изобретателей», – поучал он.

«За агента – лаборанта из Бактериологического центра, ворующего немытые пробирки, готов отдать двух агентов – полковников из Генерального штаба с их микрофильмами совершенно секретных инструкций о введении новой офицерской портупеи». Этой шуткой он гордился.

«Я хочу знать сегодня то, что будет открыто завтра» – это был его девиз.

Комитет Дорона являлся крупнейшей организацией научно-технического шпионажа. Его люди работали в обсерваториях, ядерных центрах, на биостанциях. Они плавали на исследовательских судах океанографов и поднимались в стратосферу. Редкий институт обходил Дорон своим вниманием. Очень часто он вербовал агентуру в мире ученых. Это обеспечивало меньший процент погрешностей при обработке сведений. Сведения эти под разными грифами, в зависимости от степени их Срочности, Важности и Секретности, ложились каждое утро на стол Дорона. Сам он ввел десятибалльную систему для определения этих критериев: от единицы до десяти нарастали Срочность, Важность, Секретность; цифра в углу бланка сразу говорила ему все.

Итак, Дорон вставал всегда ровно в восемь часов утра. В десять секретарь Дитрих клал перед ним суточную сводку. В этот день все было как обычно. Генерал сел в кресло и раскрыл папку.

«Сроч.», «Важ.», «Секр.».

1.3.1 – Опыты кормления коров хлореллой.

1.1.4 – Доктор Сидзуки (радиоактивные изотопы) продолжает переписку с филателистом Кривопаловым А.В. из города Великие Луки.

4.8.2 – Фирма «Бицоти» проводит заключительные испытания пилюль, вызывающих бессонницу.

3.10.6 – Английское адмиралтейство дало заказ на покрытие для подводных лодок, искажающее ультразвуковое эхо.

9.7.9 – Инженер-изобретатель Коллинз вчера начал испытания подземного снаряда-крота.

2.1.3 – Получены полные чертежи нового военного австралийского геликоптера.

1.2.9 – Инженер-изобретатель Коллинз погиб во время испытания подземного снаряда-крота.

3.3.3 – Новые каблуки для ботинок с ракетными двигателями одноразового действия, позволяющие прыгать в длину до 10 метров и в высоту до 4 метров.

10.10.10…

Взгляд Дорона задержался. Три десятки. Такое бывает нечасто. Нечто Сверхсрочное, Сверхважное и Сверхэкстренное.

10.10.10 – Исчез профессор Чвиз.

Рука Дорона уже уперлась в белую кнопку звонка. Натренированный Дитрих появился в кабинете с такой скоростью, что дверь для него можно было бы заменить шторками фотозатвора.

– Миллера, Кербера и Гарда срочно ко мне!

Этими короткими быстрыми словами Дорон уже взвел себя, как пружину, и сразу почувствовал, что взведен. Он отметил в себе это, казалось, уже позабытое, азартное состояние упругой силы и какой-то нестареющей, совсем юношеской легкости. Он, проповедник протокольной точности, ревнитель картотек, списков и досье, поклонник холодных и абстрактных цифр, шифров, он, издевающийся над детективными фильмами, презирающий всю эту невыразимо бездарную толпу сексуально распущенных полуковбоев, полушпионов, кривляющихся с дорогим оружием в руках на обложках пестрых книжек, – он все-таки любил, стыдясь признаться себе в этом, вот такой накал мужества, как у Шона Коннери, автомобильную погоню, темноту западни и сладкий запах, который можно почувствовать, потянув носом воздух из пистолетного ствола. Наверное, в нем еще жил тот мальчишка, который, насмотревшись гангстерских фильмов, решил учиться подкрадываться к Дику, огромному датскому догу Дорона, так тихо, что пес не поворачивал морду на его шаги…