Лето сухих гроз (Хроники Черной Земли, 1913 г.) - Василий Павлович Щепетнёв

class="p1">— Совершенно нет. Ничего. Телеграмма — единственное, чем я располагаю, за исключением чека. Он — ваш, если вы согласитесь ехать. Само собой, дорожные и прочие расходы оплачиваются отдельно.

Холмс, проглядев чек, положил его на столик. Я скосил глаза. Сумма была не безумная, но более чем удовлетворительная.

— Следовательно, принц ждет, что я поеду в Россию, не имея представления о сути дела?

— Получается, так. Вы и доктор Ватсон.

— Обо мне в телеграмме нет ни слова, — мне казалось, что парень знает больше, чем говорит.

— В этой — нет, но дядин поверенный Браун получил указания оплачивать расходы двух человек.

— Ваш дядя предусмотрителен, — что еще оставалось сказать?

— Где вы остановились? Я… Мы дадим ответ завтра, — Холмс вернул чек посетителю.

— Очень хорошо. Вот мой адрес. Мы могли бы отправиться, если вы, конечно, примете предложение, завтра вечером.

— Вы тоже едете в Россию?

— Да. Вакации. К тому же вам потребуется переводчик, не так ли? Я и буду этим переводчиком.

Константин Фадеев откланялся.

— Боюсь, в моей картотеке Россия остается белым пятном.

— Самое время вывести его, Холмс, — я видел, что мой друг колеблется.

— Ватсон, Ватсон… Десять лет назад я бы без раздумий тронулся в путь, — он взял кочергу, отложенную на время беседы с клиентом. — Я, как эта кочерга, еще годная в дело, но далеко не новая. Помните, нам ее попортил доктор Ройлотт? Тогда я выправил ее довольно небрежно, а сейчас… — он напрягся, и едва заметное искривление исчезло.

— Вот видите, Холмс!

— Пустое, — но видно было, что Холмс доволен.

— Так мы отправляемся, Холмс?

— Ватсон! Я не решался вас просить. Россия далековато, это не Ливерпуль.

— Пустое, — вернул я словцо Холмсу. — Если едете вы, еду и я.

— Тогда собирайте чемодан, Ватсон. Едем туда, где мы нужны! — хандра исчезла. Холмс вновь был заряжен бодростью, лучшим видом энергии. Он нужен! Его позвали на помощь!

Я радовался вместе с другом. Господи, если бы его пригласили на Южный полюс искать пропавшего Скотта, пришлось бы покупать шубу.

* * *

Описывать дорогу подробно я не стану. Поезда двадцатого столетия променяли романтику на комфорт. С точностью хороших часов пролетали мимо города и страны, пролетали и уходили в прошлое, во вчера.

Холмс, верный своему правилу не ставить телегу впереди лошади, не строил предположений, не имея фактов по делу, а отдыхал — спал, с аппетитом ел, опять спал, а, бодрствуя, отказывался от газет, предпочитая оттачивать дедуктивные способности на незнакомцах, гуляющих на остановках по перрону. Я скучал — газеты были одни и те же, мы везли их с собой, а континентальные, особенно после того, как нас миновала Франция, вернее, мы ее миновали, прочесть мог разве полиглот. Поэтому я немного писал, а оставшееся время пытался подражать Холмсу.

Наш Вергилий, Константин Фадеев, рассказывал о работодателе. Мы действительно направлялись к самому цвету русской аристократии. Итак, «дядя» — принц Ольденбургский Петр усердно занимается свекловодством и сахароварением в поместье матери, Евгении Максимилиановны, Великой княгини, племянницы Александра Первого, принцессы по мужу. Муж ее, отец нашего клиента, принц Александр Ольденбургский — любитель и покровитель наук, известен в ученом мире как археолог, химик и оптик. Жена «дяди», принцесса Ольга — сестра ныне царствующего Императора Николая Второго. Имение Рамонь — это семь тысяч десятин пахоты, около пятнадцати тысяч акров; лес, замок, сахарный завод, кондитерская фабрика. Ольденбургские-старшие живут в замке, Ольденбургские-младшие — неподалеку в имении Ольгино. Разумеется, помимо Рамони семья владеет огромными угодьями, дворцами и многим, многим и многим во всех уголках громадной России.

На Холмса перечисление титулов, земель и богатств впечатления не произвело — до отъезда он внимательно просмотрел Готский Альманах.

Тогда Константин перенес внимание на меня: несколько раз он робко намекал на то, что ощущает непреодолимую тягу к сочинительству, пробует себя в литературе, не мог бы я дать какой-нибудь совет начинающему автору. Я не люблю давать советы, даже медицинские, и отговорился тем, что русская литература мне, как иностранцу, недоступна. Пусть Константин обратится к своим великим соотечественникам.

— Великие умерли, — вздохнул студент, но более мне не докучал.

На четвертые сутки мы добрались до места. Почти добрались. На небольшой станции мы покинули экспресс.

— До имения десять миль, — Константин огляделся. К нам спешили двое. — Это за нами.

Встречающие подхватили наш багаж.

— Как же мы будем добираться? — от долгой езды мне казалось, что все вокруг так и норовит сорваться с места — вокзальчик, деревья, сомнительное строение, пахнущее лизолом.

Холмс поддержал меня за локоть.

— Кружится голова?

— Спасибо, Холмс. Проходит.

Мы шли вслед за Константином.

— Надеюсь, идти не десять миль?

— Что вы. Уже пришли, — он подвел нас к небольшому составу, паровозик и вагон. — Дядя построил ветку до Рамони.

Вагон оказался роскошным салоном — специально для встреч дорогих гостей, пояснил Константин. Его одного бы так не встречали.

— Как-то будут провожать? — рассмеялся Холмс.

Лес подступал прямо к полотну, еще немного, и ветви деревьев заколотят по вагону.

В салон вошел слуга.

— Он спрашивает, не угодно ли чего господам, — перевел Константин.

— В каком смысле — не угодно? — поинтересовался я.

— Чаю, водки, закуски.

— Но ведь имение рядом.

— Точно так-с.

— Мы, пожалуй, обойдемся.

Лес отступил, посветлело.

— Еще минут пятнадцать, — Константин глянул в окно.

Потянуло дымом, гарью.

— Никак, пожар, — я тоже выглянул наружу. Невдалеке горел подлесок — трава, кустарник, а несколько мужиков пытались сбить огонь ветками.

Константин поговорил со слугой.

— Засуха. С Мокия нет дождя.

— С Мокия?

— Наш православный святой. Другими словами — с середины мая. Если в скором времени не приударит дождик, плакала свеколка. Сухие грозы землю жгут, говорят мужики.

Пожар казался невелик, я предположил, что с ним управятся.

— Потушат, барин, не впервой, — переводом своим Константин доказывал, что литература так просто от него не отделается.

Поезд замедлил ход.

— Вот и приехали.

Экипаж стоял напротив вагона. Нам не пришлось даже касаться багажа: все сделали слуги.

— Где же завод, замок? — я сел рядом с Холмсом, Константин — напротив.

— На правом берегу реки. Туда идет узкоколейка, уголь, серу, известь возят, свеклу, а обратно — сахарок, конфеты.

Кучер тряхнул вожжами, и мы тронулись. Меж деревьев голубела река.

— Это наша речка, Воронеж. Проблемы с мостом — надо строить каменный, под тяжелый состав.

Мост и вправду был неказист: деревянный, на сваях, выкрашенный в темно-зеленый цвет, он напоминал замшелого дракона, притворявшегося спящим, в надежде на рассеянного путника, который примет его за настоящий добропорядочный мост.

А дальше, дальше и выше, стоял замок детских снов — с кокетливыми зубчатыми башенками, стрельчатыми окошками и всеми