Князь мертвецов (СИ) - Кирилл Кащеев

с круглыми полями и потер затылок. — я и пальнул для острастки. А оно — шур-шур-шур, как побежит, только ковыль закачался! Большое…

— Э-э… Шмуэль Бенционович, а вы… всегда по ночам работаете? — настороженно спросил молодой.

— Тьфу ты, пропасть, с вами вовсе соображение потерять можно! Знакомьтесь, давний товарищ мой, тот самый Карташов Артемий Николаевич, которого мы так ждали.

— Весьма приятно познакомиться… — пенсне каббалиста ехидно блеснуло, и он добавил. — … с господином, который полагает, что я свихнулся от ночной работы.

— Я вовсе не то имел в виду! — запротестовал Карташов, вспыхнувшей на щеках краской выдавая, что очень даже «то».

— Возможно, вы правы… — насмешливо кивнул каббалист… и вдруг замер, прислушиваясь и даже поднимаясь на носках, как степной суслик. — Только вот едет кто-то… Кому бы тут ездить по ночам?

Карташов почувствовал, что начинает злиться:

— Что тут можно услышать?

Над насыпью царил шум стройки: тяжеловесный топот големов, лязг металла, звуки ударов…

— Так то ж мои «йоськи» шумят — я их и не замечаю. — продолжал вслушиваться каббалист.

— «Йоськи»?

— Говорят, первого, пражского голема Йозефом назвали… — рассеяно отозвался Пахомов, тоже вслушиваясь. — Даже если и едут, сторож их…

Над степью разнесся протяжный, мучительный крик.

Каббалист снова торопливо сунул руку за пазуху. Высокий степной ковыль у насыпи пошел волной… и вдруг раздвинулся. Резко вспыхнул переносной фонарь — точно с него тряпку сдернули. Человек в мундире вынырнул из ковыля так неожиданно, будто… лежал там в засаде, а теперь поднялся, позволяя себя увидеть.

— Городовой? — растерянно пробормотал Карташов.

Звонко и отчетливо щелкнул курок паро-беллума в руке ребе Шмуэля…

Городовой взбежал на насыпь и остановился, недобро глядя на оружие:

— Во власть целишься? По государеву человеку стрелять вздумал, племя проклятое?

— Мы просто испугались. — придерживая каббалиста за руку, вмешался Пахомов. — Ночь, темнота, крики… Кричал-то кто? Что случилось?

— То вам без надобности! Мы свои, полицейские, дела делаем, ваше дело не препятствовать. Пукалку свою сюда давай, недоставало еще, чтоб ты тут у меня перед носом ею размахивал! — городовой протянул руку к паро-беллуму.

— Пешком? — вдруг напряженно спросил Карташов.

— Чего… пешком? — полицейский так и замер с протянутой рукой.

— Дела полицейские — пешком делаете, ночью в степи? От самого города? — Карташов шагнул вперед, решительно нависая над городовым, а тот вдруг съежился и даже попятился под напором путейца, едва не грохнувшись с насыпи. — Как сюда попали, лошадь ваша где…

— Эк! — черная тень выметнулась с другой стороны насыпи… и толстый дрын, почти полено, обрушилось Карташову на голову.

Раздался глухой стук. Молодой путеец качнулся… Толчок в спину, и он рухнул, носом уткнувшись в насыпь. Выскочивший из-за его спины человек развернулся — и здоровенная палка обрушилась раввину на запястье, вышибая паро-беллум. Блеснув в свете фонаря, оружие взлетело в воздух и кануло в рыхлую землю под насыпью.

Темная степь будто изрыгнула людей — множество людей! Они выскакивали из мрака и стремительно лезли на насыпь.

— Аааа! — каббалист успел еще закричать, хватаясь за ушибленную руку… смолк, и булькнул, будто подавившись.

Палка с размаху ткнулась ему в зубы.

— Скучал по мне, христопродавец? — со зловещей ласковостью процедил тощий мужик в драных портках и длинном, не по размеру, пиджаке. — Думал, небось, уже и не свидимся? А я знал, что встренемся мы с тобой на… прямой дорожке! На железной! — он гыгыкнул и оглянулся, приглашая подельников восхититься шуткой. В ответ раздалось несколько угодливых смешков. — Что молчишь — уже не такой говорливый, как днем был? Ну вот и молчи, один, ось, языком попусту трепал. — он лягнул ногой назад, засадив каблук в бок лежащему на земле Карташову. — Ну хиба ж они не дурнуватые, те образоватые! — мужик растянул губы, демонстрируя оскал, в котором дыр было больше, чем пожелтевших от махорки зубов. — Шо обычно-то полиция пешим ходом по степи не бегает, он докумекал, а промолчать — так нет! Вот и лежит теперь… говорливый!

Из темноты вынырнули еще двое в полицейских мундирах, волоча за руки окровавленное тело.

— Другой так и помалкивал — а все равно лежит! — зашелся хохотом тощий.

Тело бросили под насыпью.

— Это же наш сторож! — вскричал побелевший Пахомов. — что вы с ним…

— Эк! — палка в руках тощего мелькнула — ее конец ткнул Пахомова поддых. С глухим хаканьем инженер согнулся, прижимая руки к животу и хватая воздух ртом.

— Молчите, не злите их! — каббалист обхватил его за плечи.

— Слушай жида, путеец! Их племя знает, когда бьют, надо помалкивать, может, тогда не убьют! А может, и убьют. — с предвкушением протянул тощий, кончиком палки медленно сдвигая каббалисту шляпу на затылок и быстрым толчком сбрасывая ее наземь.

— Довольно! — снизу насыпи прозвучал резкий злой голос. — Четверо караулят, остальные — займитесь делом!

Пахомову голос показался знакомым, но тело сводило от боли, воздуха не хватало, перед глазами плясали багровые круги.

— Як скажете, пане, як скажете! — не сводя глаз с пленников, осклабился тощий. — Шнырь, Жирдяй, Мордатый — ко мне!

Рядом с насыпью снова гулко прошагал голем, набрал в охапку шпал, и не обращая внимания на людей, утопал обратно в темноту. С трудом разогнувшийся Пахомов проводил его тоскливым взглядом — ожидать помощи от глиняной куклы было также бессмысленно, как надеяться, что под ногами бандитов вдруг провалится насыпь. Слишком хорошо она построена, чтоб провалиться.

Городовой окинул пленников долгим взглядом и сбежал вниз по насыпи, а вместо него их окружила городская шпана, обряженная если и не в сущие лохмотья, то в одежду явно с чужого плеча. Мордатый и впрямь был мордат, как бульдог, Шнырь — тощ и мелок, а воздвигшийся за спиной Жирдяй оказался здоровенным детиной, смахивающим на младшего недоразвитого братишку големов.

В трех десятках шагов пара големов похожими на ковши ручищами нагребали землю, засыпая уже вколоченные сваи. Их плоские, лишенные всякого выражения лица с круглыми дырами ртов то пропадали из виду, когда големы наклонялись, то появлялись снова — и казалось, что глаза с тусклыми огоньками в глубине глядят прямо на столпившихся на насыпи людей.

— Ишь, пялятся! — хрипло прошептал Шнырь и в руке у него появился нож. — не кинутся? — и с опасливым вопросом покосился на каббалиста.

— Хватит ерунду городить! — снова раздался из-под насыпи злой голос. Предводитель шайки на насыпь не поднимался и на свет не высовывался, стоял в стороне и виден был только темной тенью. И одет был во что-то неприметное. Но голос по-прежнему казался Пахомову знакомым. Будто слышал совсем недавно, причем в обстоятельствах не особо приятных. Но наверняка не таких мерзких как сейчас!

— Ничего они вам не сделают! — раздраженно прикрикнул