Вячеслав Ракитянский - Приют Одиннадцати

— Обратно мне пути нет.

— Да и туда криво, Павлик. Не боязно?

Завьялов резко открыл глаза и прогнал видение.

Только не расслабляться. Выбираться надо отсюда, иначе так и сдохну здесь! А чтобы выбраться, сила нужна. А сила, вот она — стенку подпирает, того гляди богу душу отпишет. Ну, ничего, Круглов детина здоровая, быстро не загнётся. В бараке не хватятся до утра. Старостин, сосед, на ночные работы не ходит — спит, поди. Остальные так устали, что не загоношатся. Им бы только до вагонки доползти и в сон провалиться.

Пашка рванул к бытовке. Там, под вагончиком, чуть прикопана в мёрзлую землю заначка. Задолго место подбирал. С вышек не видно, фонарь на сторону светит. Да и вертухай к концу смены уже с мыльными глазами, что сова днём.

Завьялов пронесся гулким машинным зданием, выскочил в ночь, вывернул в сторону железобетонных камер. Пригнулся и пересёк открытое пространство, краем глаза поймав свет прожектора. Метнулся к теплушке, упал и замер.

Откинув смёрзшиеся комья, вытянул задубевший на морозе свёрток и запихнул за пазуху. Теперь вниз, к котельной. Там он видел железный стол, а дверь можно «козлом» подпереть. Рядом весь день столярничали, он сегодня заметил.

Спустился в котельную — бетонный бункер с одним отверстием для вентиляции и дверью. Скинул лишнее с металлического стола, приготовил нож, молоток, пару свечей, которые удалось тайком стянуть из материной посылки. Осталось только наверх подняться и затащить сюда Круглова.

Круглый не сопротивлялся, только пыхтел и постанывал, когда Пашка тянул его по ступеням. Нужно было спешить, сил у него почти не осталось, видать, крови много потерял. А с мёртвого силы не поимеешь, возня одна и бессмыслица.

Успеть, успеть, — колотилось в Пашкиной голове.

Вот и дверь.

Павел раздел Круглого. Долго возился, пару раз поскользнулся на бетонном полу, залитом вязкой кровью. Кое-как перекинул Круглова на столешницу, перевернул на живот. Присел возле стены отдохнуть и перекурить. Зек тяжко хрипел, у него хватило сил повернуться лицом к Паше, открыть глаза и даже — нет, не смотреть — наблюдать.

Павел зажёг свечи в изголовье и ногах Круглова. Взял нож. Нож был необычной формы: короткое и широкое полотно с поперечным расположением рукоятки и крюком на конце лезвия. Делал его на заказ один из «политических», бывший слесарь и шпион по совместительству. Пашка отвалил за него восемь рублей и шерстяной свитер.

Завьялов стоял у стола, разглядывал клинок и вспоминал, как ещё совсем пацаном лежал на овчине в пещере Машука, выпив травяного зелья. Страшно было тогда аж до жути. Он прислушался к своим ощущениям — страшно ли ему теперь? Посмотрел на тело Круглова. Нет, не страшно. Наоборот, внутри свербело, и ему хотелось быстрее начать ритуал. Тогда время тянулось, будто расплавленная смола, а сейчас всё скрутилось, сжалось в пружину. Странная штука — время. На воле оно по-другому идёт, незаметно. А тут что ни день — вечность.

Круглов дёрнулся и скосил на Павла глаза. По-рыбьи выпученные, с жёлтыми белками.

— Слы-ы-ыш-ш-шь… Паря… Пош-ш-шутил… Я…

Зек дёрнул рукой, видать, чувствовал, что хана ему, хотел приподняться, покалякать душевно, зацепиться за жизнь.

— Ч-ш-ш-ш, — Паша положил ладонь на плечо Круглого. — Тихо, тихо, дядя. Ты же мужик. Встретишь, как полагается.

Круглый закрыл глаза и дёрнулся. Издал нутром нечто похожее на всхлип и на рык одновременно. Заплакал. По носу его пробежала тонкая струйка, зацепилась за кончик, повисела и упала на стол.

Паша думал о чём угодно, только не о том, что будет, когда его завтра увидят в окровавленном ватнике. А потом хватятся пропавшего зека. Неважно, другого такого случая может и не представиться. А телогрейку и отстирать можно. «До утра высохнет, если на трубу от буржуйки накину», — подумал Пашка и положил руку на затылок Круглова. Шепча по памяти прабабкины заклинания, сделал неглубокий надрез по всей длине позвоночника. Круглов невнятно замычал и попытался снова приподнять руку. Паша ещё раз провёл ножом по заполненному кровью надрезу, теперь с усилием нажимая на рукоятку.

Дело оставалось за малым. Вынуть позвоночник, зажав его с двух сторон, чтобы ни одна капля спинномозговой жидкости не пропала. Разогреть воду, но так, чтобы она не закипела. Сцедить туда прозрачный ручеёк из трубчатого канала, дать отстояться и выпить. А позвоночник лучше всего закопать в землю. Правда, земля сейчас мёрзлая, на это уйдёт куча времени, а Завьялову нужно до подъёма попасть в барак…

— Круглов!

Старшина выдохнул в морозный воздух очередную фамилию и шмыгнул носом. Выругался. Над шеренгами поднимался пар; серая масса топталась, согревая ноги. Никакого Круглова не было ни видно, ни слышно.

— Круглов!

— Нет его, — кто-то подал голос.

Всем велели оставаться на холодке.

— А ну сложились все!

Первые ряды присели как подкошенные, за ними следующие. Кто-то из зеков дернул Завьялова за рукав.

— Да садись ты!

Павел сел на корточки.

— Бошки! Бошки!

Между рядами уже ходил конвойный, орудуя прикладом. Ткнул Пашке в плечо.

— Башку ниже! Ниже, сказал!

Первым делом обшмонали и перевернули всё в бараке. Потом хозблок, баню и кочегарку. Когда уже собирались осматривать периметр, со стройки прибежал запыхавшийся конвойный.

Перетёрли невдалеке. Было слышно, как начальник лагеря Коваленко орал на Осипчука. Начальник стройки плевался словами в ответ. Старостин пихнул Пашку локтем в бок, кивая в сторону начальства.

— Глянь, Завьялов. Чисто как псы. Только что не гавкают.

Всех загнали обратно в барак и пристегнули на ворота четверых конвойных.

«Ночных» — сразу на допрос, в том числе и Пашку. По одному заводили и выводили на улицу через противоположную дверь. Вопросы задавал лично сам Коваленко. Когда настала Пашкина очередь, он почему-то подумал: «Пускай узнают. Особо ничего не сделают, зато в бараке бояться будут. Ну, срок накинут. Один чёрт — где десять, там и пятнадцать. Сразу рассказывать не стану, как пойдёт, по ситуации».

Пашка был уверен, что его скоро не будет в лагере. Откуда мысль такая закралась, неизвестно. Предчувствие, скорее всего. Пашку оно последнее время не подводило.

Завьялов вошёл в кабинет, назвал номер и фамилию. Сел на стул аккурат по центру кабинета. За спиной навис глыбой Костенко — конвойный.

— Во сколько со смены пришёл?

Пашка уставился на Коваленко. Сделал вид, что вспоминает.

— Не помню, гражданин начальник. Светало уже. Да и откуда мне знать, часов-то нет.