Молоко и мёд - Артем Рудик

шрамы начинали болеть. Я не могла принять в этом конфликте какую-либо сторону, кроме своей собственной.

Надев солнцезащитные очки-авиаторы и свою любимую лётную куртку, неприятно прижавшую ноющую спину, я вышла на палубу атомного авианосца "Энтерпрайз". Солнце клонилось к закату, а мне только-только предстояло выйти на охоту. Мне на встречу тут же поспешил Томас Дали, главнокомандующий Австралийской Армии и, с недавнего времени, второстепенный подручный Феликса:

– Мэм, ваш Сааб готов! – отрапортовал он мне, – Мы заправили его, подвесили пулемётные блоки...

– Хорошо. – мне не хотелось слушать его перечисление, – Если цель уже вылетела из Тайбея, я успею его перехватить прежде, чем он достигнет Ханоя?

– Вполне, времени у вас с запасом. Тем более он не ожидает, что кто-то его перехватит. Идёт на крейсерской скорости на своём Миг-17. Вы уверены, что не хотите, чтобы наша авиагруппа помогла вам в перехвате?

– Сомневаетесь во мне, мистер Дали?

– Ни в коем случае, мэм. – он виновато опустил взгляд.

– Тогда и под ногами не мешайтесь.

Он отстранился, а я направилась прямиком к самолёту. Его металлический корпус приятно поблёскивал в рыжих лучах. Сев в кресло и закрыв кабину, я приготовила закрылки к взлёту. Затем, без лишних приготовлений, я завела движок и начала разгон. Секунда и я снова ощущаю это... падение... свобода.

Самолёт взлетел, оторвавшись от полосы. Шасси убрано и больше ничего не связывает меня с поверхностью. Теперь есть только я, море и небо. И больше никого в мире. Ни Либеччо, ни Мауи, ни всех этих гадких досаждающих смертных. "Дочь неба" возвращается в свои владения исключительно в одиночестве. И владения её безмятежны, и бесконечны. И замок её – весь небесный свод. И армия её – облака. И народ её – заходящее солнце и едва-едва начинающие проглядывать звёзды.

Для пущего наслаждения не хватало лишь одного. Я достала из кармана кассетный плеер собственной конструкции, вставила в свои длинные уши наушники и включила записанный заранее плейлист. Начинался он с символичной русской песни об этой войне, называвшейся "Фантом", в честь американского самолёта. Меня всегда трогало, как талантливые люди могут выдумывать такие невероятные вещи из абсолютно бессмысленных событий, которые их даже не касались. Это было исключительно мило.

А конкретно русская культура вообще чудесным образом синтезирует страдание в что-то исключительно трагичное и в то же время довольно смешное. Ровно по заветам Австера тут играет тот тип смеха, что может звучать только из уст отчаянного человека. Того, кто уже знает, что его принесут в жертву. Что он сам себя принесёт и поставит у обрыва.

Я старалась не подниматься слишком высоко над поверхностью моря, чтобы его тёмно-бирюзовая поверхность замаскировала мой синий самолёт. Происходило это, под слова о том, что "Мой Фантом, как пуля быстрый, в небе голубом и чистом, с рёвом набирает высоту. Вижу в небе алую черту. Это МиГ-17 на хвосту. Вижу я, как Ричард с Бобом понеслись на встречу с гробом, мой Фантом теряет высоту..." Я не зря выбрала именно эту песню, ибо, учитывая ситуацию, она казалась мне довольно смешной. Любая трагичная история смешная, при определённых обстоятельствах. И это, иногда, единственное, что радует в этом чёртовом мире.

Исходя из вычислений, которые благодушно, вместо меня провели Австралийские ВВС, встретить свою цель я должна была уже прямо около берегов Северного Вьетнама. Кассета не успеет закончится, как я достигну точки встречи. Да и солнце не успеет сесть.

Так и получилось. Когда я достигла огромных неровных камней, являющихся островами в заливе Халонг, в небе я увидела "алую черту". Хотя летел МиГ не слишком быстро, на глаз можно было сказать, что всего километров пятьсот в час. Мой Сааб, двигаясь практически у кромки воды, так что он вспенивал поверхность, шёл куда быстрее. Но это преимущество могло быть нивелировано: на полной скорости я проигрывала ему целых двести тридцать километров в час.

Так что подкрасться было необходимо незаметно. Всё также пролетая по низам, я вполне имела шансы остаться незамеченной. Капсула МиГа была исключительно ограниченной в плане обзора, да и сейчас, когда противнику остаётся каких-то сто километров до Ханоя, он мог бы уже и чересчур расслабиться, потерять бдительность.

Так что воздушный бой такого рода можно было бы сравнить с охотой ягуара. Большая кошка также тихо и незримо подбирается к цели, стараясь держаться исключительно её слепой зоны. Сначала двигаясь на приличном расстоянии, а потом всё сокращая и сокращая дистанцию. Пока наконец цель не будет столь близко, что хватит одного рывка...

Вертикальная очередь тридцатимиллиметровок в секунду распилила крыло советского самолёта пополам. Тот резко закрутился и ушёл в штопор, а я повела мой сааб резко вверх. Всё было рассчитано идеально: скрытая и молниеносная атака была не только ошеломляющей настолько, что противник едва ли успел понять, кто его атаковал, но и вполне своевременной.

Подбитый истребитель, адски кружась, стал стремительно снижаться к крупному и практически пустому острову Катба. Пилот, в панике, едва успел катапультироваться. Я прорезала крыло достаточно точно, чтобы он спокойно успел это сделать. Всё же он был нужен мне живым. Его самолёт рванул, врезавшись в ближайшую гору, а он сам медленно спускался на парашюте к небольшой полянке в джунглях.

Я потянула ручку на себя, уводя самолёт в мёртвую петлю, чтобы как следует сбросить скорость. Затем, когда на спидометре было едва за двести, я прикоснулась к приборной панели, наделяя машину разумом, а затем быстро катапультировалась. Так, чтобы оказаться поближе к цели. Мой самолёт спокойно полетел дальше без меня. Я же оказалась на земле едва ли не раньше, чем тот бизон, за которым я и гналась. Он приземлился метрах в тридцати и ещё долго возился с ремнями, чтобы отстегнуться.

Мне не было абсолютно никакой нужды подходить к нему или говорить с ним прежде, чем он покажет своё проклятие. Едва ли там будет что-то, что я не видела и уж тем более я не боялась того, кто в худшем случае владел своим проклятием в восемьсот сорок тысяч раз меньше времени, чем я. Но мудрость как