Станислав Гагарин - Вторжение

Товарищ Сталин разворачивая двойника к себе, подал знак Президенту и писателю выйти из угла и приблизиться к нему.

— По-прежнему нуждаетесь в доказательствах? — спросил вождь хозяина дачи. — Решайте… Либо вы доверяете мне, и товарищ Сталин восстанавливает статус-кво, либо товарищ Сталин с другом-литератором откланивается и уходит, понимаешь, восвояси.

— Товарищу Сталину я всегда доверял, — досадливо отмахнулся Президент. — Не в том суть. Мне бы хотелось… Ну, допросить этого типа, что ли… Он, я думаю, не опасен?

Вождь усмехнулся.

— Товарищ Сталин пока нейтрализовал монстра, — сказал Иосиф Виссарионович.

— Спросите его, — вдруг выпалил Президент, — чтобы он стал делать с моей женой, в случае моей физической… Так сказать. Словом, если бони взорвали настоящего… Меня, значит…

Запутавшись, глава государства умолк.

Писателю стало неловко.

— Нет, — одумался, сообразив, хозяин дачи. — Не спрашивайте его ни о чем.

— Монстр, он, понимаешь, и в Африке монстр, — благодушно проговорил Иосиф Виссарионович, разряжая обстановку. — Новая копия, начиненная информацией, еще необкатанный новичок, салага, понимаешь, сосунок. Козлик…

— Кончайте с ним, — жестко приказал, характерно поджав губы, посуровевший хозяин.

— Выйди, голубчик, вон, — ласковым, непривычным голосом распорядился товарищ Сталин. — Двигайся в сад, там мы тебе распыл и устроим. Покудова, понимаешь, хозяйка двух супругов сразу не узрела.

Монстр повиновался.

Станислав Гагарин смотрел, как фантастически безупречная копия Президента выходит на ступеньки крыльца, существо безропотно готовое принять фатальный конец, и вспомнил самого себя только что стоявшего у Кремлевской Стены перед стволами автоматов.

Пускай подлежавшее уничтожению существо было создано не на белковой основе, как он сам и бесстрастно наблюдавший за предстоящим распадом нейтринного чудовища Президент. Тот, кого Сталин готовился распылить, обладал, тем не менее, некоей личностью, пусть и скопированной с главы их многострадального государства.

Литератор подумал, что монстр наверняка знает о приблизившемся конце, но что-либо предпринять не хочет. И вовсе не потому, что вождь сковал его волю, парализовал чувства, отключил от внешнего мира — товарищ Сталин и не такое был в состоянии совершить.

Вон как шестерил, по рассказу Николая Юсова, перед вождем начальник охраны Научного центра, в котором ломехузы засунули писателя в Метафор!

Сейчас Станислав Гагарин задумался и над тем, умер он у Боровицких ворот или нет. Добралась ли до него та пуля, полет которой он видел. Остановил ли мгновение товарищ Сталин или дал свершиться неизбежному, ибо тот, кто видит летящую в него пулю, не избегнет предназначенного конца.

Но возвращенные к жизни люди, испытавшие, точнее прикоснувшиеся к смерти, приобретают особое знание, они обладают непостижимым для обычных смертных опытом, ведают о том, что будет происходить впредь с ними и их близкими, обладают способностью общаться с обитателями иных миров, загадочно угадывать в людях то, что простым смертным неподвластно, скрыто за семью замками.

Приобрел ли иные способности Станислав Гагарин? Превратился ли председатель «Отечества» в сверхчеловека или остался пусть и незаурядным, но земным писателем?

Когда он узнает об этом да и узнает ли?

Но, может быть, другие люди расскажут или дадут ему понять: он вовсе не такой, как они…

Тем временем, монстр спустился в сад, прошел с десяток шагов и остановился, видимо, подчиняясь особому приказу вождя.

Теперь они стояли на верхней площадке крыльца, как будто бы судьи, вознесенные над приговоренной жертвой, на спину которой взирали, готовые привести в действие приговор.

И хотя палачом определен был, разумеется, товарищ Сталин, у писателя не исчезало чувство сопричастности к тому, что сейчас произойдет.

Сочинитель подумал о шопенгауэрской проблеме истинности смерти, подлинности небытия, принимаемого им как небытие вечно живущей Воли. Окружающий мир писатель воспринимал, как организацию, созданную его личностью, сцементированную и направляемую к действию намерениями существа, носящего семантический ярлык, на котором начертано Станислав Гагарин. Он уже не мог использовать выход неведения, ибо слишком много узнал, целый год общаясь с галактическим существом, обладавшим сверхинформацией Вождем всех времен и народов.

Гедонизм и эпикурейство не свойственны были писателю, который лишь иногда в прежние годы, когда находился во власти Жидкого Дьявола, мог под воздействием алкоголя воскликнуть: «Пей-гуляй! Однова живем!» Теперь наступила свобода и Жидкий Дьявол оказался бессилен перед гагаринской идеей принципиальной трезвости.

И третий выход не годился для него, ибо тогда предстояло признать, будто жизнь есть зло, жизнь бессмысленна и абсурдна, ибо всегда ведет к смерти.

Сей путь Станислав Гагарин всегда почитал архиложным, ибо писатель полагал для себя непременной обязанностью бороться до конца, он считал себя бессмертным в череде поколений.

Активное начало всегда двигало им, а всякое нытье и слабость духа Станислав Гагарин отрицал, резонно полагая их достойными презрения происками ломехузных сил.

Вперед и выше!

Девиз гагаринского рода определял характер, личность этого человека.

— Не зарывайтесь, — пришел в сознание голос вождя. — Скромнее надо быть, скромнее! Помните эти бесхитростные слова, произнесенные однажды для вас маленькой дочерью Еленой. Вы нравитесь, понимаешь, товарищу Сталину, но пусть об этом никто не узнает.

— Кончайте с ним! — вновь приказал Президент.

Двойник главы государства обреченно ждал, стоя к ним спиной, терпеливо ждал, когда эти люди прекратят неопределенное его состояние.

Иосиф Виссарионович вздохнул.

Видимо, он хотел сказать нечто, но передумал и махнул рукой.

Привычные уже сочинителю молнии-стрелы сверкнули в весеннем воздухе и, едва долетев до монстра, превратили нейтринное существо в облачко светящейся эманации.

— Пойдемте, товарищи, в дом, — повеселевшим голосом предложил Президент. — Про пирожки слыхали? Заодно обсудим, какая вам нужна помощь, какой фактор задействовать, чтобы процесс пошел…

Он почтительно пропустил вождя вперед.

Уже в доме, приотстав от товарища Сталина, писатель склонился к уху Президента и шепотом спросил: